французы, стыдимся на свет показаться? Стало быть, мы не по разуму и не для пользы обучаемся ему; что ж это иное, как не рабство?» И далее: «Я сожалею о Европе, но еще более о России. Для того-то, может быть, Европа и пьет горькую чашу, что прежде, нежели оружием французским, побеждена уже была языком их».
И это именно к А.С. Шишкову обращается на страницах «Евгения Онегина» его автор, в который раз используя в тексте романа иностранные слова в оригинале:
Du comme il faut... (Шишков, прости: Не знаю, как перевести.)... Однако вернемся к теме нашего разговора — о сокровенном значении слов в русском языке. В своей книге А.С. Шишков пишет: «Исследование языков возведет нас к одному первобытному языку и откроет: как ни велика их разность, она не от того, чтоб каждый народ давал всякой вещи свое особое название. Одни и те же слова, первые, коренные, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, изменялись, так что теперь сделались сами на себя не похожими, пуская от сих изменений своих тоже сильно измененные ветви. Слова показывают нам, что каждое имеет свой корень и мысль, по которой оно так названо».
Рассматривая народ как существо духовного порядка, мы можем назвать язык, на котором он говорит, его душой, и тогда история этого языка будет значительнее, чем даже история политических изменений этого народа, с которыми, однако, история его тесно связана.
Вильгельм Кюхельбекер Так что же все-таки означает слово человек? А.С. Шишков возводит его этимологию непосредственно к понятию «слово»: слово — словек — цловек — чловек — человек. И дело не только в том (хотя и это немаловажно), что таким образом подчеркивается главное отличие людей, как существ словесных, мыслящих словами, от всего живого, сотворенного Богом, но и в том, что Слово — это прежде всего имя Самого Бога! На какую же неизмеримую высоту поднимает нас эта мысль, какое высокое достоинство придано всем нам. Вспомним Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1-3).
Больно слышать, когда Православную веру пытаются (и попытки эти в последнее время становятся все более настойчивыми) представить всего лишь одной из религий. Можно ли с этим согласиться? Ни в коем случае. Ведь Господь Бог наш Иисус Христос, в Которого мы веруем, личностен. Именно в этом заключается коренное отличие нашей веры от иных религий. Господь был явлен нам, воплотившись, жил среди нас, учил и исцелял нас, радовался и горевал вместе с нами, принял за нас крестные страдания. И разве не этим сокровенным делится с нами святой апостол Иоанн: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривала и что осязали руки наши, о Слове жизни, — ибо жизнь явилась и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, — о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы а вы имели общение с нами: а наше общение — с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом» (1 Ин. 1, 1-3). И далее: «Сей ученик и свидетельствует о сём, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его» (Ин. 21, 24). Вспомним, любимый ученик Спасителя даже слышал биение сердца своего Божественного Учителя, приникнув к Нему во время Тайной Вечери. И если пафосом иных верований является мысль о ничтожестве человека пред лицом Всевышнего, то Священное Писание говорит нам о совершенно ином — что мы созданы по образу и подобию Божию. Пречистыми устами Господа нашего Иисуса Христа оно взывает к нашему с вами Небесному достоинству. «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный», — читаем в Евангелии от Матфея (Мф. 5, 48). «Посему ты уже не раб, но сын», — вторит святой апостол Павел (Гал. 4, 7). Но если Отец наш есть Слово, то рожденные от Него, конечно же, словеки, чловеки, человеки. И это уже родство не только по плоти от ветхозаветного праотца Адама, о котором мы упомянули ранее. Все неизмеримо выше, божественнее, сокровеннее.
Не знаю, читал ли Николай Васильевич Гоголь Шишкова, но как проникновенны его слова из «Выбранных мест из переписки с друзьями»: «Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданства, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство».
Кстати, нелишне будет поведать о той печальной метаморфозе, которую претерпело само слово гражданин в советский период нашей истории. Ведь именно тогда оно стало ассоциироваться с понятием казенщина, более того, с весьма специфичным понятием общения с «гражданином начальником». Вспомним, будучи заподозрен в чем-то противоправном, человек из дружественного разряда «товарищей» автоматически переходил в печальную группу изгоев — «граждан». А ведь изначально слово это обозначало высшую похвалу и пожелание православному человеку стать по завершении земного бытия насельником Небесного Града Иерусалима, и именно от этого Града ведет свое происхождение высокое слово гражданин. Не потому ли так нелепо звучат для нас, нынешних, бывшие некогда хрестоматийными строки: «Смотрите, завидуйте, я — гражданин Советского Союза!»
Вот и в популярной песне Б. Гребенщикова «Под небом голубым» (авторство его мне кажется весьма сомнительным, так как и мелодия, и слова эти известны не одно столетие) всего из-за одного-единственного предлога искажен ее сокровенный смысл. На самом деле стихотворение это звучит несколько иначе: «Над небом голубым есть Город Золотой». Речь в этой песне идет все о том же Небесном Граде Иерусалиме.
А взять, к примеру, слово славяне — по Шишкову, это люди, одаренные особым даром слова. И это правда: ни у одного народа в мире нет больше такой великой литературы, каковой является русская словесность. Конечно, есть множество народов, литература которых насчитывает не одно столетие и даже тысячелетие, но дело не в возрасте. Хотя по историческим меркам русская словесность еще достаточно молода в силу юности нации, главное ее отличие от всех иных — прежде всего, в том, что в творениях ее классиков, как ни в какой иной литературе, показана вся глубина, все неуловимые оттенки движения души человеческой, и ее ангельские, лучезарные взлеты, и тяжкие мрачные падения. Никогда и нигде не ставились доселе так властно и с такой пронзительной любовью и болью «проклятые вопросы» человеческого бытия. А потому, отмечая то огромное влияние, которое она неизменно оказывала на весь строй души русского человека, на его умонастроения и в конечном итоге на судьбы нации, находившийся в эмиграции Иван Бунин в 1925 году горько констатирует: «Нынешнему падению России... задолго предшествовал упадок ее литературы».
Вспоминаю, как покойный дед мой, окончивший классическую гимназию, а позже преподававший в ней, неизменно называл литературу словесностью. Невольно задумываешься о том, как же правильно обозначали наши воистину просвещенные предки важнейшую область человеческой деятельности, более иных связанную с человеческой душою: именно словесностью, а не литературой, где литера — все лишь буква. Воистину: «Имеющий ухо (слышать), да слышит» (Откр. 2, 17).
Язык классической нашей литературы XIX века весьма богат потому, что создавали его люди глубокой мысли, люди высоких стремлений... Если язык русский есть богатство, наследие отцов наших, то славные писатели наши, как добрые сыны, приумножают отцово наследие. Не департамент одобрил их речь, не министерство рекомендует — нет, весь народ русский на Севере, на Волге, в срединной России, в Сибири читает и слушает эту речь и находит, что все сказано статно и внятно.
Борис Шергин Не так давно в культурной жизни нашей страны произошло событие мирового значения: прославленная балерина Майя Плисецкая отмечала свой юбилей. В одном из телевизионных интервью восьмидесятилетняя балерина (она мужественно не скрывала своего возраста, не буду делать этого и я) заявила: «Вот говорят, что в начале было слово, а я говорю, что в начале был жест». Эффектно, ничего не скажешь, но отчего-то стало грустно. Не хочется думать, что великая танцовщица так и не удосужилась открыть Евангелие от Иоанна. Или, может, не заметила, что в первой же фразе Слово написано с большой буквы. Ибо это Бог.
Как оказалось, можно дожить до весьма солидного возраста, сохранив прекрасную физическую форму (согласитесь, сегодня это все же редкость), снискать заслуженную мировую славу, но так и не уразуметь того, что было осознано и, что гораздо ценнее, прочувствовано полуграмотным, а то и вовсе безграмотным простым русским человеком и два, и три, и пять веков назад.
«Я утверждаю, — пишет Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя», — что наш народ просветился уже давно, приняв в свою суть Христа и учение Его. Мне скажут: он учения Христова не знает, и проповедей ему не говорят, — но это возражение пустое: все знает, все то, что именно нужно знать, хотя и не выдержит экзамена из катехизиса. Научился же в храмах, где веками слышал молитвы и гимны, которые лучше проповедей.
