Тайны русского слова

египетских пирамид закупоренные в древних сосудах зерна пшеницы. Рискнули высадить их в грунт — и они проросли!

Так и язык русский. Изначально был он дарован людям, населяющим эти необозримые просторы, как те потаенные зерна будущего хлеба. Оставалось лишь ожидать божественных солнца и влаги, которыми и стала Православная вера. И явлена она была этому народу вовсе не тысячу лет назад, а гораздо раньше. Вспомним, еще святой апостол Господень Андрей приходил в эти земли, которые позже назовут Киевской Русью, приходил на Валаам, где водрузил в память об этом событии свой каменный крест и предрек процветание здесь христианской веры. И все это проявилось, проросло удивительными по красоте и силе всходами — живым великорусским языком, в котором всё проповедует нам Самого Христа. Не дадим же вытоптать заветную ниву!

Ответим за каждое слово

Искренне убежден, что в неотвратимом для каждого из нас финале, когда надлежит, помимо всего иного, держать ответ и за каждое слово (при условии, что нас вообще сочтут достойными диалога!), с нами будут говорить на русском языке. Так какого же качества, какой чистоты язык предъявим, на каком русском, вверенном нам для сохранения и умножения, будем ответствовать пред Судией?!

Как важно нам осознать это сейчас, пока еще есть время и возможность хоть что-то исправить. Нам, терпящим одно за другим поражения в стремительно сужающемся геополитическом и духовном пространстве. Нам, стремительно уменьшающимся в своей численности, в том числе и матерям, в ужасающем количестве убивающим собственных нерожденных детей. Нам, задыхающимся от табачного дыма и спиртового перегара, неизменно впадающим в уныние и отчаяние. Нам надлежит, наконец, осознать, что русский язык — один из последних форпостов самости народа — по-прежнему свидетельствует о высокой миссии, возложенной на русскую нацию, так чудно запечатленной в нем самом.

Подтверждение богоизбранности нации находим и в событии вселенского масштаба, происшедшего на берегу реки Свирь, куда в 1485 году, повинуясь божественному гласу, пришел из Валаама для совершения духовного подвига инок Александр. Здесь был «бор красен зело, место сие было леса и озеро исполнено и красно отвсюду и никтоже там от человек прежде живяще», здесь святой провел несколько лет в полном уединении, не вкушая даже хлеба, а питаясь лишь «зелием зде растущим», здесь позже основал он обитель, здесь на двадцать третьем году поселения явился ему Большой Свет — и он услышал исходящее из уст Трех лучезарных Мужей, вошедших к нему в храм, повеление: «Возлюбленный, якоже видиши в Триех Лицах Глаголющего с тобою, созижди церковь свою во имя Отца и Сына и Святаго Духа, Единосущной Троицы... Аз же ти мир Мой оставлю и мир Мой подам ти».

И если впервые в истории человечества Троичный Бог явлен был человеческому взору в ветхозаветные времена святому праотцу Аврааму у Мамврийского дуба, то второй раз — на русской земле, русскому святому, русскому человеку (хотя и вепсу по национальности).

В своем знаменитом дневнике святой праведный Иоанн Кронштадтский в 1904 году запишет: «Что значило это явление новозаветному святому — не будем дерзать отвечать. Только будем стремиться почтить эту землю, тот монастырь, который был воздвигнут на севере русской земли по велению Бога- Троицы и самого 'новозаветного Авраама ' — преподобного отца нашего и чудотворца Александра».

Воистину смирение, как одна из доминирующих черт русского национального характера, нередко именуемая в миру скромностью, — тема для отдельного повествования.

Иваны, помнящие родство

Всякий раз вздрагиваю внутренне, услышав или даже прочитав имя Господа нашего Христа, которым так щедро награждают своих мальчиков некоторые наши братья по вере — те же греки и болгары. Уточняю — не осуждаю, а просто не могу привыкнуть к этому и принять. Может, они так буквально услышали призыв Христа быть как дети (Мф. 18,3)? В конце концов, подбежать к уважаемому всеми взрослому человеку и дернуть его за бороду — привилегия малышей, не так ли?

Русским же людям нарекать своих чад именем Иисуса и в голову не придет. По сей день они привычно называют своих мальцов Иванами, и уже не первое столетие всех здешних мужчин именно так кличут за ближними и дальними пределами их необъятной сказочной земли. Правда, за глаза вкладывая почему-то в это имя некий уничижительный оттенок. И напрасно.

Издавна размышляя над феноменом исторического пристрастия русского человека именно к этому мужскому имени, автор этих строк пришел к выводу, которым, похоже, и утешился.

Вспомним, в Евангелии от Матфея Господь, говоря народу об Иоанне Крестителе, дает ему высочайшую характеристику, какую только мог заслужить земной человек: «Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя...» (Мф. 11,11).

Как часто под словом послушание понимаем мы немедленное и буквальное исполнение воли того, кого признали для себя авторитетом, в том числе и духовным. Вот и младшая моя дочь, только лишь начинаю я фразу, обращенную к ней, уже бежит, торопыга моя, — ты ведь не дослушала меня, привычно сокрушаюсь я. И впрямь, для того чтобы правильно исполнить, вначале следует правильно услышать. Какое удивительное послушание (именно послушание — так услышать слова Христа!) проявил русский человек. Ведь это такая радость — называть своих сыновей, дорогих своих мальчиков, продолжателей рода и фамилии именем, освященным пречистыми устами Самого Спасителя! А потому дерзну предположить, что число Иванов, Ванечек и Ванюшек в нашей стране не просто статистика, а некий показатель духовного состояния, духовного роста, духовной мощи русской нации.

В записках о. Павла Флоренского за 1915 год прочел: «Знаю, что самое русское имя — Иван. Кротость, простоватость (или простота). У меня ноет желание, 'желание чрева моего', иметь сына Ивана. Хочется родить сына Ивана. .. Удивительно, как среди студентов мало Иванов. Это худо. Очевидно, в духовной среде мало Иванов, а потому нет и ивановства: простоты и кротости».

9. Долгое прощание

Борьба за язык — это борьба за веру

Из уст московского священника с самым простым русским именем, совершившего в свое время надо мною Таинство Святого Крещения, довелось как-то услышать слова, сказанные с амвона и глубоко поразившие. С той проповеди, с мысли о родственной, корневой нерасторжимости в языке и в жизни нашей радости и страдания, неразрывной их связи с несением Креста, и началась, наверное, в душе моей эта книга. Обращаясь к пастве, батюшка сказал тогда еще и о том, что, пожалуй, единственное место в мире, где один говорит, а другие молча внимают ему, при этом нисколько не чувствуя себя ущемленными, — Православный храм.

С этих слов батюшки я начинаю, как правило, свои выступления в различных аудиториях, припомнил о них и сейчас. И именно потому, что не стремлюсь никого удивить лингвистическими изысками или, не приведи Господи, кого-то поучать. Наверняка некоторые рассуждения мои покажутся кому-то наивными, что тоже не лишено смысла, ведь я писал не научный трактат. Да и желание, водившее рукой моею, было иным: прежде всего и более всего — поделиться радостью. Великой, не проходящей с годами, а только усиливающейся радостью о замечательном, не имеющем себе равных русском языке. А также болью от лицезрения того, что творится ныне с языком нашим, на что его пытаются обречь, какую скорбную ему уготовляют судьбу.

Наблюдать, как оказалось, можно не только за погодой и животными, но и за языком. Свидетельствую, что занятие это не менее увлекательное, нежели следить за ходом небесных светил. Что-то удивительное и таинственное происходит в такие моменты с собственной твоей душой. И как хотелось бы поэтому, чтобы книга эта не прерывалась, а была продолжена многими и многими радостными озарениями ее будущих читателей. Ведь как важно — научиться слышать. Гордое слово наука — это и означает, по сути, на ухо. И тогда за каждым простым исконным русским словом увидим пусть небольшое, но чудо. А чудо — это и есть чути, то есть слышание. Потому так близки и понятны слова святого Апостола: «Итак вера от слышания, а слышание от слова Божия» (Рим. 10,17).

И как бы я был обрадован и вознагражден, если бы в ком-то размышления мои воспламенили ревность о родной речи, так жестоко попираемой ныне. А если возникнет ревность — появится боль. Ну, а где боль, там, глядишь, рядышком и любовь — это ведь сестры-близняшки.

Не случайно в один из трех эпиграфов к этой книге мною вынесен отрывок из стихотворения Анны Ахматовой «Мужество». Оно было написано ею в 1942 году в эвакуации, вдали от любимого города, находящегося в жестком кольце вражеской блокады. Поразительно, но посвящено оно именно родному языку как самой великой ценности, перед которой меркнут все иные, в том числе и жизнь.

В очередной раз перечитывая заключительные строки стихотворения, вдруг с содроганием сердца обнаружил, что слова: «И внукам дадим, и от плена спасем...» — обращены непосредственно к нам, к моему поколению. Анна Ахматова была одной из тех, кто сберег и передал русский язык нам — моим сверстникам, непосредственно мне. Дальше — дело за нами. Всё отныне будет зависеть от нашего мужества. Моего личного мужества. И чем дальше, тем настойчивее ощущение, что недалек, похоже, тот час, когда борьба за чистоту русской речи будет сродни исповеданию своей Православной веры.