узнали, что я всегда шел по стопам Казановы... Правда, меня ждет еще одна проблема: хотя несколько поколений Епанчиных были моряками, я подвержен морской болезни. Впрочем, надеюсь, благотворно скажется окружение обаятельных девушек...»
Надо отдать ему должное, барон в прекрасной форме. Поджарый, с легкой сединой на висках, подвижный, энергичный, увлеченный массой дел. «Как удается сохранить форму? — повторяет он мой вопрос. — Не пил и не пью, не курил и не курю, не обедаю, утром 20-километровый кросс на велосипеде. Всегда какие-то интересные дела... По субботам меня навещает дама — не всегда одна и та же. Единственная проблема отношений с дамами — не выдать своего истинного возраста воспоминаниями о 20-х годах... Обычно мои приятельницы полагают, что мне не 85-й год, а около 60-ти. Я стал особенно аккуратен после того случая, когда одна прекрасная дама, поняв из разговора, сколько мне лет, с восклицанием «Как вам не стыдно!» поднялась и покинула меня. Мне было очень больно... В своем особняке я живу один. Первая жена погибла от передозировки наркотиков. Вторая сбежала с американцем. Есть дочь Людмила — к сожалению, это единственное русское слово, которое она знает...»
Барон рассказывает, что после того как российский премьер вручил ему орден «Дружбы народов», а украинцы наградили только что учрежденным их первым орденом, теперь и в Лихтенштейне решили отметить его заслуги перед княжеством высоким орденом. «Ведь я заложил там основы туризма, — говорит он. — И для развития спорта сделал немало. Когда на одной из зимних олимпиад я, как обычно, нес знамя княжества, а за мной шли только два спортсмена, на трибунах раздались смешки — делегации других стран состояли из многих сотен человек. Но потом, когда подготовленные мной спортсмены-горнолыжники, брат и сестра, завоевали четыре медали, их соперникам было не до смеха...» Не без гордости он вспоминает, как, благодаря своим связям, смог повлиять на участников голосования в Международном олимпийском комитете, когда решался вопрос о столице Олимпиады-80. «Еще накануне голосования я сказал министру спорта Павлову, чтобы он не волновался — все будет в порядке, Москва получит Олимпийские игры. Поговорил с англичанином, с финном, еще кое с кем... Мой прогноз относительно результатов голосования оправдался».
— Думаю, что в преддверии 200-летия подвига генералиссимуса Суворова число приезжих из России в наши края будет расти, — говорит Эдуард Александрович на прощание. — Я уже давно работаю над этим проектом — организацией торжеств на Сен-Готарде. Из России будут приглашены суворовцы, их оденут в мундиры «чудо-богатырей», они продефилируют по Чертову мосту, а «наполеоновские солдаты» займут доминирующие высоты. Осталось добиться от швейцарских властей разрешения на появление иностранцев в военной форме — в нейтральной Швейцарии это запрещено. Но ведь здесь помнят о вкладе Александра Васильевича в освобождение страны от иноземного ига... Так хотелось бы дожить до этого праздника...
Барон садится в свой гоночный темно-вишневый «мерседес». Авто с жуткой скоростью срывается с места. Две сотни километров по альпийскому серпантину до своего Лихтенштейна он преодолеет за полтора часа.
Владимр Житомирский
Листая старые страницы
В одном из октябрьских заседаний французского общества земледелия было доложено сообщение А.С.Ермолова — об интересной и удачной попытке, сделанной одним из крупных землевладельцев Таврической губ., г.Фальц-Фейном, разведения на юге России страусов. Оказалось, что страусы легко приспособляются к местному климату, переносят довольно суровые холода, чувствуют себя прекрасно на просторе крымских степей и размножаются весьма успешно в своем новом отечестве. Первый сбор полученных от этих страусов перьев был отправлен в Париж, где и нашел себе выгодный сбыт. На последней Нижегородской выставке были экспонированы яйца и перья этих птиц, наглядно доказавшие возможность их разведения в южной России.
«Вокруг света» 1897 г., №4
Земля людей: Весна с видом на Адриатику
Весна в этом году запаздывала по всей Европе. Даже на Средиземноморье прогноз был не очень утешительным. И когда при посадке самолета объявили, что в Пуле идет дождь, сердце совсем упало.
В отличие от героя чеховской «Ариадны», который приехал в Опатию «в ясный, теплый день после дождя», мы прибыли в этот курортный городок в совершенно иную погоду. За пеленой дождя едва можно было разглядеть море, и весь пейзаж состоял словно из одних построенных еще в конце прошлого века (и с претензией!) гостиниц, взбиравшихся террасами в гору, и сырых деревьев.
Уголок южного побережья Истрии еще более ста лет назад стал одним из самых модных европейских курортов. Благодаря мягкому климату, Опатия, тогда Аббация, была очень привлекательна для членов правящих фамилий Европы и знати, которые не хотели южным загаром портить благородную белизну кожи.
Архитектурой гостиниц и какой-то умиротворенной атмосферой городок напомнил мне Марианске- Лазни и Карловы Вары. И не мудрено: все эти курорты принадлежали Австро-Венгрии, в которой добропорядочность и уют всегда ставились превыше всего.
Но пласты исторического и культурного наследия здесь, конечно, гораздо глубже и сложнее. История Истрии — это история Византии, Венеции и Австро-Венгрии. А про Риеку, которая, когда на следующее утро рассеялся туман, оказалась совсем рядом, даже говорили: «Чтобы жить в этом городе, надо быть хорошим венгром, говорить по-итальянски и отмечать день рождения Франца-Иосифа».
Сегодня, похоже, Опатия еще более космополитична. «Купите наши сувениры. А не хотите купить, просто посмотрите», — говорил владелец маленького магазинчика, переходя с английского на русский с вкраплением звучащих немного чудно, но понятных хорватских слов, и предлагал брошки из перламутра южных морей, статуэтки из замбийского малахита и новозеландские ракушки.
Хотя Опатия и слывет курортом круглогодичным, она еще только готовилась к настоящему сезону. Но несмотря на непрекращающийся дождь и пустынность улиц, по которым лишь изредка проезжали машины да пробегали вымокшие до нитки любители «джоггинга», обстановка навевала скорее расслабленность и умиротворение, нежели скуку.
В ненастную погоду морем пахнет особенно сильно, однако здесь висел запах не соли и водорослей, а свежести и чистоты. И вообще, эпитет «грязный славянский городишка» подходил к нему меньше всего. А родившийся было в голове каламбур о том, что Опатия рождает апатию, так и не слетел с языка.
Расположенный в одном из самых живописных мест Адриатики, зеленый и полный старосветского шарма городок, заставлял меня не соглашаться с Чеховым. Я не считал себя обманутым и в отличие от его героя лишь сожалел, что мне здесь надо прожить не «десять дней, десять недель», а наутро отправляться дальше...
Изумрудный — это цвет Адриатики. Именно такой он у глубоких заливов, врезающихся в здешние горы, словно норвежские фьорды, да и зовутся они здесь тоже фьордами. Такой он и у речушки Раша, которую раз и не два пересекало шоссе. Изумрудное и само море, ласково лижущее тысячами своих языков берега островов Бриони, известных как резиденция Иосипа Броз Тито. Причем сам этот цвет не меняется даже в зависимости от погоды: идет ли дождь, светит ли солнце — варьируются лишь его оттенки. Может, потому и не нашел я местных камней в сувенирной лавочке Опатии, что трудно им было бы тягаться с цветом и чистотой здешних вод?
Берег Истрии — это небольшие старинные городки Пореч, Ровинь и Умаг, облюбовавшие самые
