В столице Ливии Триполи я оказался надолго: работал в посольстве. А в свободное время знакомился с достопримечательностями. Недавно открыли Музей Джамахирии — таково официальное название страны. И вот, как-то бродя по его залам, я наткнулся на копии и фотографии загадочно красивых петроглифов — изображений на скалах. Особенно меня заинтересовало то, что нарисованы были удивительные для пустынной Ливии животные — слоны, носороги, львы, бегемоты.
На мой вопрос, откуда это, смотритель музея отвечал:
— Мой господин, это — в центре Сахары, в Акакусе. Там их целые галереи. Загадочное место. Очень советую съездить туда.
Дома отыскал в справочнике, что Акакус — это часть горного массива Тассили-Аджер, расположен к югу от Гата, поблизости от границы с Алжиром, в районе, населенном преимущественно туарегами. Это еще больше подогрело мой вспыхнувший интерес: на улицах ливийских городов можно увидеть этих людей пустыни в длинных одеждах, с закрытыми покрывалами лицами, выделяющихся прямой осанкой и величественной походкой, а главное — спокойной отрешенностью от кипящей вокруг них городской жизни. Правда, встречаются они очень редко.
И вот в майские праздники четыре свободных дня мы провели в Акакусе. «Мы» — это трое сотрудников российского посольства в Ливии и автомобиль «тойота-лендкрузер». Однако без проводников забираться в пустыню слишком рискованно. Проводником обеспечивает находящаяся в Гате туристическая компания «Акакус». Начались длительные попытки связаться с ними: то испорчена телефонная линия, то телефон в Гате не отвечает. А то мудира (директора) нет на месте, а клерки ничего решить не могут.
В общем, в действии классическое для Востока правило «ИБМ», что означает «иншалла» («если на то будет воля Аллаха»), «букра» («завтра») и «малеш» («ничего»). За долгие годы работы в арабских странах мы к этому привыкли и отнеслись как к обычному бытовому неудобству. В конце концов терпение оказалось вознаграждено. Итак, вперед, в Акакус!
30 апреля, выехав после обеда из Триполи и преодолев 1300 километров, глубокой ночью мы добрались до Гата. Утром у офиса «Акакуса» нас уже ждали. Нам представили проводника: человека высокого роста, одетого в длинную, доходящую до икр гандуру. На голове — платок, концы которого замотаны вокруг лица. Видны лишь черные, пронзительные глаза и верхняя часть тонкого носа. Таков туарег Яхья, с которым нам предстоит провести все эти дни. Я отметил про себя, что гандура его голубого цвета. Голубые одежды у туарегов носят «имхары» — благородные, знать, племенная верхушка. Когда-то они образовывали касту вождей, воинов, судей.
Неожиданно выясняется, что нужно оформить пропуска в погранзону: граница с Алжиром, как я говорил, совсем рядом. Хотя, казалось бы, какая тут может быть граница! Вокруг безбрежные просторы, двигайся куда захочешь, и никто тебя не остановит. Наверняка для местных жителей такое понятие, как граница, более чем условно. Но порядок есть порядок, и мы, отдав свои паспорта сотрудникам «Акакуса», отправились тем временем осмотреть Гат.
На узких улочках довольно много людей. Бросаются в глаза открытые лица женщин, их независимая манера держаться. Это —тоже часть традиционного уклада жизни туарегов. В их обществе женщины всегда были самостоятельны: они играли в семье равную с мужчинами роль, их не могли выдать замуж без их согласия. Кстати, у туарегов — даже после того, как они приняли ислам — так и не привилось многоженство.
Еще в толпе множество чернокожих женщин в ярких одеждах. Это тубу — народность, живущая на юге Ливии. Они очень живописны и миловидны, но снять их не удается: завидев в наших руках фотоаппараты, они тут же скрываются.
Среди домов города не видно ни одной пальмы. Зато с юга Гат охвачен полукольцом плантаций, настоящим пальмовым лесом. За ними начинается безбрежная пустыня. Где-то в ней и затерялся Акакус.
На улице нас и настиг приветливо улыбающийся Яхья.
— Ваше превосходительство, — обращается он ко мне, — пропуска получены, можем трогаться в путь.
Последние приготовления к путешествию. Под горловину заливаем бензобаки, берем канистры с бензином и водой.
Впереди «лендровер» проводников, их двое, за ним — наш «лендкрузер». Грунтовая дорога, действительно, пролегает вплотную к границе, обозначенной белыми камнями. С другой стороны совсем близко подступает стена барханов.
«Лендровер» неожиданно тормозит, и Яхья подводит нас к каким-то разложенным на земле предметам. Да ведь это каменные орудия! Крупные, обтесанные с обеих сторон ядра, изящно обработанные наконечники стрел, ступки для растирания зерна... Я поднял один из предметов. Похоже на топор, сделанный из куска кремня, края которого стесаны, с одной стороны — заострен. Припоминаю, что видел такой же в Музее Джамахирии с табличкой: «Возраст — 60 тысяч лет». Неужели и этому столько же? Проводники говорят, что такого добра здесь не счесть: нагибайся и бери.
Песчаное плато неожиданно обрывается крутым двухсотметровым спуском. Перед нами Акакус! Черные ступенчатые стены метров в четыреста высотой тянутся на сто километров. Отвесные скалы, нависающие утесы, отдельно стоящие выветренные горы... Между ними текут ярко-желтые и красные песчаные реки, впадающие в покрытую песком ровную долину. Это действительно река и ее притоки, только текли они здесь более десяти тысяч
лет назад. Абсолютно сухой прозрачный воздух придает далям мягкий лазоревый оттенок.
Спуск по обрыву проходит благополучно, хотя и дается непросто: песок течет под колесами машины, стремится развернуть ее, положить на бок. Натужно ревя двигателем, «тойота» медленно сползает по песчаному обрыву. С удивлением замечаю, что мои спутники, решившие спуститься пешком, без труда обгоняют едва ползущую машину. Наконец, все позади, и я с облегчением вновь ощущаю под колесами ровную и достаточно твердую поверхность.
Тут и подошло время первой ночевки в Акакусе. Тщательно осматриваем выбранное для нее место — не видно ли следов змей? У нас, правда, есть с собою сыворотка, но ведь надо успеть еще сделать укол: сахарские змеи — не подмосковные гадюки. Проводники готовят кускус — блюдо из крошечных, как крупа, катышков теста с мясом и овощами. За чаем завязалась неторопливая беседа. Оба наших проводника живут в Гате, довольны городской жизнью («есть электричество, газ, водопровод, телевизор, дети ходят в школу, вечером можно пойти в кафе или кино»), но при этом тоскуют по пустыне, радуются, когда удается попасть туда. После ужина, когда все разошлись но палаткам, я еще какое-то время посидел у тлеющих углей, вслушиваясь в абсолютную тишину и любуясь черным силуэтом гор, проецирующихся на усыпанное звездами небо...
Последующие дни мы двигались по руслу реки, иногда углубляясь к ее притоки. Вокруг нас — мертвая молчаливая пустыня. Днем температура воздуха достигает 45-49° в тени.
В машине спасает включенный на полную мощность кондиционер. Но стоит только выйти из нее, как попадаешь под лучи солнца, огненным шаром висящего над головой. От раскаленных черных скал пышет жаром. Но и про жару забываешь при виде сотен, тысяч наскальных рисунков — немых свидетельств кипевшей здесь когда-то жизни...
Здесь и миниатюры, как будто перенесенные из музея, и наскоро сделанные наброски, и рисунки гигантских размеров, и целые панно с изображением сцен повседневной жизни, охоты, празднеств. Кое-где попадаются надписи туарегским алфавитом — тифинагом. Яхья перевести их не может: они на древнетуарегском языке, который так и не удалось расшифровать, даже с помощью компьютера.
Впрочем, многое понятно и без объяснений. Самые древние — рисунки, относящиеся к «эпохе
