лет работы, когда я пыталась определить свои действительные способности, в конце концов, я избрала математику и физику. Книги, взятые наугад, мало помогали», – вспоминала она впоследствии. Мария читала сразу по три книги, считая, что последовательное изучение одного предмета может утомить мозг, и так достаточно перегруженный. Когда же от усталости смысл прочитанного начинал ускользать, она принималась за алгебраические и тригонометрические задачи, «т.к. они не терпят невнимания и мобилизуют ум».
«Сплетни, сплетни и еще раз сплетни… – пишет она домой, – я веду себя примерно… хожу в костел… никогда не говорю о высшем образовании для женщин. …Что касается молодых людей, то среди них немного милых, а еще меньше умных». Впрочем, один из этих молодых людей все-таки был не так плох, как другие. Отцу и сестрам она не писала о своей первой любви. Все было как в романе – в нее, бедную гувернантку, влюбился сын хозяев Казимеж, молодой студент. Однако родители сразу дали понять наследнику, что связывать себя узами брака с нищей гувернанткой, по меньшей мере, неприлично. И, как следствие, доброжелательное отношение к Марии сменилось молчаливой неприязнью. С ней заговаривали лишь в случае необходимости, явно указывая на ее место. Она терпела ради Брони, которая, во всем себе отказывая, жила в Латинском квартале. «Тяжелые бывали дни, и лишь одно смягчает воспоминания о них – это то, что я вышла из положения с честью, с поднятой головой… (как видишь, я еще не отказалась от той манеры держать себя, которая возбуждала ненависть ко мне мадемуазель Мейер)», – писала она подруге.
И вот она в Варшаве! А дома – радостное письмо от Брони: в Париже сестра вышла замуж за польского эмигранта, которому пришлось бежать из России изза подозрений в заговоре против императора Александра II. «Ты могла бы приехать уже этой осенью и поселиться у нас, мы будем тебя содержать», – писала Броня. И вот теперь, когда до мечты осталось подать рукой, Марию вдруг одолели сомнения. Старый учитель Склодовский был искренне счастлив тому, что после 6 лет работы гувернанткой дочь наконец-то оказалась дома. «Мне так хочется дать ему немного счастья в старости, но сердце разрывается при мысли о моих бесполезно пропадающих способностях…» – писала она в ответном письме. Впрочем, стоят ли чего- нибудь эти самые ее способности? Может, все это время она только обманывала себя?
И вдруг опять, через столько лет этот сон! Тусклый свет. Кабинет алхимика, полный тайн и неведения. И все та же фигура в черном. Ну же, она должна увидеть его лицо. И – наконец он поворачивается, и она видит лицо, это – женщина. Ее волосы почти седые, щеки впалые, но глаза – горят нескрываемым блеском. Это– взгляд победителя. Наутро Мария сразу села писать письмо Броне. Теперь она знала, что делать, и при последней встрече окончательно порвала с нерешительным Казимежем, холодно заявив ему: «Если вы сами не находите возможности прояснить наше положение, то не мне учить вас этому». Нет, больше никакой любви. Это не нужно, это мешает жить. Отныне она – чистая жрица науки с холодным сердцем и разумом. Такая же, как та, во сне. Вперед, в Сорбонну, к мечте. И что бы ни случилось – никогда не опускать головы!
Мария отправилась в Париж четвертым классом, имея при себе деревянный чемодан, пакет с едой на дорогу, складной стул и матрац (в вагонах этого класса не было спальных мест).
И вот наконец долгожданный Париж. Она не заметила его. Монмартр, Булонский лес, Елисейские поля… Она здесь не для этого. Сойдя с империала, она устремилась к Сорбонне, к этому «конспекту Вселенной», как его тогда называли.
И вот Мария – студентка факультета естествознания. Девушек на факультете мало, и юноши- учащиеся сразу обращают внимание на новенькую. Жаль, что она так нелюдима и что единственные лица мужского пола, на которых она обращает внимание, – почтенные профессора во фраках. Их она слушала с открытым ртом.
Теперь она называла себя на французский манер – Мари Склодовска и старательно избавлялась от своего славянского акцента. Да, она любила свою «Варшавочку», но и Париж нельзя было не полюбить! Хотя бы за то, что в нем находится Сорбонна, где она проводила целый день, сидела в библиотеке, ставила опыты в лаборатории. Вот только день был так короток, и ей было нестерпимо жаль спать – слишком уж много драгоценных часов уходило на это «бесполезное» занятие. От дома сестры до Сорбонны больше часа пути – это тоже было непозволительной тратой времени. И Мари решила снять дешевую комнату в Латинском квартале. Она жила на 100 франков в месяц, а отсутствие комфорта ее совсем не пугало. Зимой в мансарде снятой комнаты зуб на зуб не попадал, но и это не было для нее бедой – зато можно было допоздна просидеть в теплой библиотеке Сент-Женевьев… Без присмотра сестры Мари частенько забывала поесть, а когда вспоминала, выпивала кружку чая и съедала кусок хлеба с маслом. Готовить она не умела, да и не хотела – опять же трата времени. Так что те, кто говорил про нее: «Мадемуазель Мари не знает, из чего варят бульон», – были недалеки от истины. Скоро студентка Склодовска начинает падать в голодные обмороки, и сестра несколько дней откармливает ее у себя. А потом вновь книги, со связкой которых она так и промчалась мимо всех парижских соблазнов… В итоге ее маниакальное трудолюбие было, конечно, замечено университетскими преподавателями. В 1893 году она получила диплом лиценциата по физическим наукам, в 1894-м – по математическим.
Перед выпуском из Сорбонны и отъездом в Варшаву в жизни Мари свершилось еще одно важное событие: она познакомилась с Пьером Кюри. Ей сразу понравились его простота и обдуманная речь, а его приятно поразило отсутствие в молодой девушке кокетства. «Хотя мы родились в различных странах, наши мировоззрения оказались удивительно родственными. Несомненно, это было из-за общности той духовной среды, в которой мы росли в наших семьях», – писала впоследствии Мари.
Отец Пьера, доктор Эжен Кюри, ярый антиклерикал и республиканец, внушал своим сыновьям Пьеру и Жаку, что знания – единственная и непреходящая ценность. Пьер часто вспоминал, как во времена Парижской коммуны он помогал отцу выносить раненых с баррикад. Пьера можно было назвать вундеркиндом. Получив всего лишь домашнее образование, он в 16 лет поступил в Сорбонну, а в 18 стал лиценциатом.
Занимаясь исследованиями в области кристаллографии вместе со своим братом, молодой ученый открыл явление пьезоэлектричества. Это открытие в полной мере оценили везде, кроме Франции, где он много лет преподавал в Парижской школе физики и химии, получая очень скромное жалованье. Что же касается женщин, то 35-летний холостяк Пьер Кюри всегда думал о них как о серьезной помехе на своем пути. Ведь с ними приходилось забывать о душевном спокойствии, которое ученому просто необходимо. В планы 27-летней Мари замужество также не входило. А Пьер вдруг увидел в невысокой, одетой в «глухое» серое платье белокурой мадемуазель Склодовской отнюдь не возможную помеху, а, наоборот, существо, которое может жить одной с ним жизнью и не ревновать его к его лаборатории. Но на его предложение она ответила отказом. У Мари были другие планы – полячка не может оставить свою родину, а потому она должна была уехать в Варшаву, чтобы использовать свои знания «для поддержания национального духа», и вовсе не собиралась возвращаться во Францию. Он писал ей письма, в которых убеждал «сменить мечту патриотическую на мечту научную». Ради нее он готов был сам переехать в Польшу и преподавать французский язык, и – Мари вернулась… Не было ни свадебного платья, ни колец. Они поженились в мэрии. На деньги, подаренные родственниками, новобрачные купили два велосипеда и в одночасье укатили в свадебное путешествие за город, где потом часто проводили выходные. Отдых, конечно, потеря времени, но и он необходим для нормальной работы.
«Жизнь не стоит того, чтобы так много заботиться о ней», – эта фраза Мари вполне могла стать девизом молодоженов. Они снимали квартирку на улице Гласьер с прекрасным садом. Мари очень любила цветы и могла часами рыхлить клумбы и высаживать луковицы тюльпанов. Отправляясь за город, оба неизменно привозили домой по букету полевых цветов. К вопросам домашнего уюта они относились довольно пренебрежительно. Минимум самой дешевой мебели. Есть стол для работы – и это главное. Пьер покорно поглощал все, что готовила, точнее, пыталась готовить Мари. Хотя, в общем-то, они оба относились к еде более чем спокойно. Как-то много лет спустя, когда супруги смогли нанять повариху, та, напрашиваясь на комплимент, спросила Пьера, вкусным ли был бифштекс, который ученый только что проглотил с видимым аппетитом. «Разве это был бифштекс? – осведомился Пьер удивленно. – Ну что ж, вполне возможно».
