лишь на основных вехах прошлого столетия в истории Никарагуа. С 1909 по 1932 год страна была фактически оккупирована США. В этот период Соединенные Штаты совершили на ее территорию несколько прямых вооруженных интервенций. В стране правили американские фруктовые компании. Закончилась оккупация благодаря героической борьбе генерала Аугусто Сандино. Сандино одним из первых в мире применил тактику партизанской борьбы – герильи, на что американцы ответили своим новшеством – авиабомбардировками населенных пунктов.
После освобождения страны Сандино был предательски (его позвали на пир и переговоры) убит генералом Сомосой, ставшим после этого полновластным диктатором. Не будем в подробностях описывать ужасы диктатуры клана Сомосы – все диктатуры похожи друг на друга… Скажем лишь, что особенно возмутило всех присвоение сыном Сомосы тех денег, которые были направлены мировым сообществом в помощь Никарагуа после разрушительного землетрясения 1972 года.
Грабеж и кровавый террор привели к революции, которая и победила в 1979 году. К власти пришло правительство сандинистов, которое поддерживал Советский Союз. Пост президента страны через некоторое время занял Даниэль Ортега. Все 1980-е годы прошли в борьбе с контрас, которых поддерживали США. Любопытно, что сразу после победы революции США благоволили сандинистам. Администрация Джимми Картера даже выделила им деньги. Смена президента в лице Рональда Рейгана поменяла политику США на 180°. Правительство Рейгана стало финансировать контрреволюционеров, а сам он даже появился однажды на публике в майке с надписью «Я – контрас».
XX столетие далось никарагуанцам дорого. С начала века только прямые потери населения в результате военных действий и репрессий составили около 500 тысяч человек. Это притом, что к 1975 году все население страны составляло 2,5 миллиона человек.
В 1990 году Даниэль Ортега проиграл на выборах ставленнице США Виолете Чаморро, вдове известного публициста Чаморро, убитого Сомосой. У самой Виолеты двое детей были в контрас, двое – у сандинистов. Ей и пришлось мирить недавних противников. И самое интересное, что они помирились (в других областях ее действия оказались гораздо менее успешными). Конечно, не сразу – были и «реконтрас» (повторные восстания), и политические убийства, но сейчас процесс замирения практически завершен. Во всех местах, куда мы приезжали, бывшие сандинисты и бывшие контрас сотрудничали друг с другом. Мы спросили об этой ситуации у Боско Сентено, одного из командиров сандинистов времен гражданской войны, который воевал на Южном фронте против своего бывшего шефа, перешедшего на сторону контрас, легендарного Идена Пасторы – героя борьбы с Сомосой.
«Я видел все ужасы войны – убитых детей, женщин… Я полыхал ненавистью. Пастора принимал деньги от ЦРУ, но в то же время не слушался их. У него была своя война. И я уважал своего шефа. Я думал, что мы никогда не помиримся с контрас. Но мы помирились. Тот же цвет кожи. Такая же смелость. Те же полосы на ладонях от мачете… Мы теперь уважаем друг друга. Что я сделаю, если встречу Пастору? Поздороваюсь и пройду мимо. Разговаривать не стану. А вот сомосовцев ненавижу до сих пор…»
Сейчас Боско Сентено следит за домом-музеем Эрнесто Карденала на островах Солентинаме.
В настоящее время никарагуанцы живут бурной политической жизнью. На сегодня 40% депутатских мест закреплено за сандинистами, 40% – за либералами, 9% независимых поддерживают действующего президента (он выступил против предыдущего, из-за чего поссорился со своей партией либералов). Впрочем, никарагуанские политические сведения устаревают крайне быстро… Например, за три дня до нашего отъезда из Никарагуа выпустили из-под домашнего ареста бывшего президента Алемана. Вся страна обсуждала тот факт, что сандинисты опять договорились с либералами (большинство судей в стране – сандинисты). А непосредственно в день нашего отлета судья-сандинистка вынесла тому же Алеману приговор – 20 лет тюрьмы за коррупцию.
Отметим еще одну особенность политических баталий в Никарагуа – это очень резкие карикатуры, иногда за гранью приличий.
Чтобы разобраться в особенностях политической жизни даже такой относительно небольшой страны, там, вероятно, нужно прожить не один год. Хотя в мире существует масса примеров, когда и это не помогает…
Золото – это то, что привлекло в Никарагуа испанских завоевателей. Не менее притягательно оно для страждущих и сегодня…
Стоило нашему гиду произнести слова «золотая шахта», мы сказали: «Едем!» Это была очень символичная поездка. По дороге из Хинотеги в Леон мы остановились в маленькой деревушке под названием Индейская шахта. Вся жизнь этой деревни связана с добычей золота. Добывали его здесь издавна, вероятнее всего, еще до испанских завоевателей.
В 1950-х годах сюда пришла крупная американская золотодобывающая компания, построившая для рабочих целый поселок. А для американских инженеров был сооружен даже кинотеатр, о чем деревенские старики рассказывают сегодня внукам легенды.
Американцы, намеревавшиеся обосноваться здесь всерьез и надолго, прорыли глубокие шахты. Но произошло непредвиденное – прорвалась дамба и все смыло…
В одном интервью Габриэль Гарсиа Маркес, автор бессмертного романа «Сто лет одиночества», сказал как-то, что сам он ничего не придумывал – все брал из жизни. В том числе и эпизод, когда дождем смыло банановую плантацию. Можем подтвердить: Маркес был совершенно искренен – мы постоянно наталкивались на истории из его книги…
Когда американская компания ушла, местные жители устремились на поиски золота с удвоенной силой. До тысячи человек постоянно ходили на добычу драгоценного металла. «И всем хватало…» – мечтательно произнес 45-летний Виктор Мануэл Флорес, сидя на прилавке своего магазина. Он – низкорослый, как все никарагуанцы, плотный и широкоплечий – произвел на нас впечатление случайно забредшей в гости к людям скалы.
«А 5 лет назад золото ушло в землю. Я перестал ходить в горы и купил на все средства этот магазинчик. Сейчас золото ищут человек 20, не больше. Все, кто мог, уехали в большие города. Раньше же мы находили самородки весом до 20 граммов (тут глаза мирного бакалейщика вспыхнули), а сейчас их нет сов сем… Да, жили мы тогда хорошо. Особенно пока сандинисты в 1979 году не ввели фиксированную цену на золото.
После этого продавать можно было только правительственным скупщикам.
И это нам, конечно, не очень нравилось…»
Распрощавшись с господином Флоресом, мы поехали в горы посмотреть, как добывают золото оставшиеся в деревне оптимисты. Труд этот крайне тяжелый. Для начала надо найти породу, в которой содержатся крупицы драгоценного металла. Затем ее надо извлечь и разбить на небольшого размера камни. А для того чтобы найти породу, необходимо сначала углубиться в шахту, которую не ремонтировали с 1950-х годов.
Мы прошли по ней несколько десятков метров – темно, хоть глаз выколи, везде снуют летучие мыши, – словом, ощущения, подходящие, наверно, только для спелеологов. И мы повернули назад. На выходе из шахты стоял один из местных жителей и широко, гостеприимно улыбался. На ногах у него были сапоги (а не шлепанцы, как на нас), в руках – мачете («Это для нас, – подозрительно сказал фотограф. – Видимо, боится, что мы выведаем их секреты».) «Для кого мачете?» – как можно непринужденнее спросил я.
«Здесь много змей! – радостно сообщил он. – Особенно в шахте, откуда вы только что вышли». Не сговариваясь, мы посмотрели на наши шлепанцы. «Но они редко нападают», – поспешил он нас успокоить.
Наше появление все-таки вызвало некоторый интерес, и вскоре вокруг собрались почти все местные золотодобытчики. От них мы узнали, что, перед
тем как войти в тоннель, надо непременно прочитать молитву, а также то, что при сандинистах здесь работали советские геологи. Поведали они нам и местную легенду о том, как в этих местах появилось золото.
…Якобы однажды во время грозы здесь шел какой-то мальчик. Тут ударила молния, и появилась
