полоска сквера при кинотеатре «Россия» с любителями пива на скамейках. И – все: площадь, по сути, закончилась – дальше разливается бескрайнее автомобильное море. Движение здесь столь напряженно (переходить улицу на углу Тверского бульвара опасно для жизни при любом сигнале светофора), что московские власти даже приняли решение увести его в туннель.
И уже совсем по-другому чувствуешь себя в знаменитом переходе на Пушкинской. Это не только старейший подземный переход Москвы; это – царство полузабытых 90-х с их бесконечными ларьками, в которых продается вперемешку все, что угодно, – от жвачки до элитной косметики и дорогих фотоаппаратов. Здесь царит нехарактерный для нынешней Тверской какой-то привокзальный дух – однако бывает, что заглядывают и вполне респектабельные люди (например, в киоск для киноманов). Здесь же 8 августа 2000 года произошла страшная трагедия – взрыв, в результате которого погибли 13 человек.
Если сравнивать с ней улицу Горького 1980-х годов с ее пыльными витринами, пустыми магазинами и очередями в «Арагви» и кафе «Космос», следует прямо заявить: буржуазный лоск Тверской к лицу и значительно лучше сочетается с полированным гранитом и ценными сортами мрамора. Разве что рекламные вывески могли бы быть посдержаннее.
Но вернемся на землю. Там, где Тверская наконец покидает пределы Пушкинской, островком какой-то старой, спокойной жизни справа возвышается меланхоличный фасад бывшего здания газеты «Русское слово» (Адольф Эрихсон, 1905). За долгие годы советской власти дому (а его ведь тоже двигали!) удалось сохранить и замечательный керамический орнамент, и даже ценнейшее оригинальное остекление в стиле модерн. На втором этаже уже многие годы сидит американский ресторан «Фрайдис». Чуть дальше, за углом, другой след 1990-х с их любовью к «made in America» – кинотеатр «Кодак киномир», один из первых московских кинозалов «нового типа» – с DOLBY и попкорном. В этом же переулке внимательный прохожий заметит здание неописуемой мощи и красоты. Похоже на филиал Саввинского подворья, но на самом деле это ссудная касса, построенная в предреволюционный 1916 год в том же стиле. Экскурсий внутрь не водят, а жаль. Остается лишь любоваться освещенными по вечерам окнами первого этажа: в них открываются чертоги не хуже «Елисеевского»!
Начиная отсюда, Тверская заметно меняется. Гуляющих почти нет; нет и сплошной стеклянной витрины магазинов. К Патриаршим, в царство тихих переулков, манит грандиозная арка в доме с «Бенеттоном» – там, за ней, еще сохранилась старая, двухэтажная Москва, которую все так любят, но никто не бережет.
Но мы пойдем дальше, тем более что по той же левой, нечетной стороне начинается обширная и очень красивая усадьба – в XIX веке Английский клуб, а в недавнем прошлом – самый официозный музей города: Музей революции. Сейчас в доме № 21 разместился Музей современной истории России. О славном дореволюционном прошлом напоминают лишь сторожевые львы у ограды. Внутри – выставочный центр, где помимо исторических экспонатов охотно демонстрируют и примитивную живопись, и даже гламурную фотографию. Еще недавно парадный двор музея украшал сгоревший троллейбус – в память об августовском путче 1991 года. Потом он как-то незаметно исчез, а взамен появился броневичок.
Следом за Музеем революции – театр имени Станиславского, место важное, хотя и не имеющее отношения собственно к Константину Сергеевичу (он здесь никогда не работал – как, впрочем, и Мария Николаевна Ермолова в театре своего имени). До самого недавнего времени здесь радовал москвичей своими моноспектаклями Петр Мамонов, лидер «Звуков Му». Спектаклей было три – «Есть ли жизнь на Марсе?», «Полковнику никто не пишет» и «Шоколадный Пушкин». Атмосфера на всех них царила пронзительная; в партере бородатые лысые мужики утирали слезу, на галерке пожилые дяди с остатками хипповского «хаера» заливали очередную яркую реплику беленькой из че
кушки. После спектакля Мамонов выходил с гитарой и пел несколько старых песен из репертуара своей культовой группы. Говорят, это не театр. Может, и так. Но катарсис был самый настоящий.
Кстати, удивительное совпадение – следующий за театром Станиславского переулок называется Мамоновским (там располагается еще один театр – МТЮЗ). Прямо на его углу начинается жилой дом Наркомлеса (№ 25), построенный архитектором Андреем Буровым в соавторстве с известным графиком Владимиром Фаворским. По мнению исследовательниц Броновицких, именно этот дом – точнее, его правое крыло, законченное в 1936 году, – задал масштаб реконструкции улицы Горького. У Бурова, правда, получилось изящнее, чем у Мордвинова, а от гигантского карниза его «палаццо» на душе становится теплее. Особенно, если знать, что родина таких карнизов – ренессансная Италия.
Последний отрезок собственно Тверской – до Маяковской площади – это уже, что называется, шоссе. Глаз ни на чем не задерживается, и здания – вроде лубочного «Марриотта» – стоят пыльные, скучные. Уже лет десять по правой стороне на этом участке сносят дома: вот и сейчас сломали гостиницу «Минск». А сама Маяковская (прежнее-новое название – Триумфальная – пока не прижилось) с памятником поэту, Залом Чайковского и недовысоткой гостиницы «Пекин» потонула в суете: пешеходу здесь не место, главное – увернуться от машин. А между тем посреди стоит замечательный гранитный поэт, а под землей – самая красивая станция московского метро, тоже «Маяковская».
Памятник открыли в 1958 году, и он сразу же стал известнейшим местом сбора московской интеллигенции. Здесь в конце 1950-х собирались и читали стихи Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, пел песни своим камерным голосом Окуджава – без мегафона или усилителей, без афиш и объявлений. Срабатывало «сарафанное радио»: за пару часов собиралась маленькая группа – человек в 150– 200. Здесь же на площади – примерно там, где сейчас «Ростикс», – располагался ресторан «София», который гурманы 1960-1970-х любили за прекрасные шашлыки. А чуть дальше, на месте фешенебельного ресторана «Горки», находилось главное место тогдашней богемы – кафе «Молодежное», или попросту «КМ», фактически первый московский джаз-клуб.
Но это уже было на том отрезке улицы Горького, который ныне именуется 1-й Тверской-Ямской: номерное название подчеркивает ее «рядовой», а не исключительный характер. Столичная магистраль закончилась. Старая, долужковская и даже, по духу, какая-то дореволюционная маленькая Москва то и дело пробивается на этом отрезке – и в ценниках, на которых весело скачут орфографические ошибки, и в клубах, которые не удается раскрутить, и в магазинчиках «для своих», ютящихся в подвалах зданий. Подойдите к дому с нишей, украшенной шахматной доской в голубоватых тонах (1-я Тверская-Ямская, № 6) начала прошлого века. Он и несколько его соседей – подлинный уголок провинциального городка, только перед ними проносятся резвые «порше» и плавные «мерседесы».
Такая вот разная у нас Тверская. Соединением противоположных начал – элитного и разночинного, пышно-парадного и провинциально-уютного – поражала она Белинского в XIX веке. Приглядевшись, обе эти стороны можно увидеть в ней и сейчас. Пожалуй, в этом можно усмотреть и свойство самой России.
Улица Тверская – «баррикадная»
Если на Красной Пресне раны от знаменитого декабрьского восстания 1905 года, по рассказам очевидцев, сохранялись чуть ли не до середины 1920-х, то с Тверской– как с гуся вода. Попробуйте найти следы октябрьских событий 1993 года на фасадах домов… сложно.
Однако история политических волнений 1980-1990-х годов неразрывно связана с Тверской. Главные московские митинги – на некоторые собиралось до миллиона человек (!) – проходили либо на Пушкинской, либо на Манежной площади. Но иногда демонстранты решали «пройти по Тверской» (до Кремля), и тогда власти выстраивали милицейские кордоны. Спустя годы москвичи вспоминают события 1993 года, скорее, как курьез, хотя в те дни многие по-настоящему испугались. «Наш дом и так на ладан дышит, – говорила мне жительница Пушкинской площади, – а если бы стали стрелять серьезно, он рухнул бы раньше Моссовета» (по слухам, стрелять должны были и по нему). В те годы, особенно в упомянутые дни второго путча, народ осваивал забытое ремесло – строил баррикады. По воспоминаниям очевидцев, их соорудили две – одну на Пушкинской, на пересечении с бульварами, вторую – непосредственно вблизи Моссовета. В дело пошла и детская площадка из двора дома № 8, и мусорные баки (прямо с мусором!) из соседних с Тверской переулков. Дом на углу Малого Гнездниковского был огорожен решеткой, предохранявшей пешеходов от обваливающихся фрагментов карниза, – так даже та решетка в полном объеме отправилась на середину улицы.
Магазины не работали. Но жильцы окрестных домов не вешали нос: функционировали метро и
