В углу кашлянул Хроно.
Габорн повернулся к нему, надеясь, что тот подскажет какую-нибудь мысль.
— Поговори со мной, — сказал он как бы невзначай. — Что ты думаешь о наших планах? Правильное ли решение я принял сегодня?
— Я не могу ничего сказать, — ответил Хроно таким тоном, который ни в коей мере не выдавал его истинных чувств.
Габорн задал риторический вопрос, заранее зная ответ:
— Если бы я тонул возле самого берега, ты стал бы меня спасать?
— Я отметил бы в своих записях тот миг, когда вы скрылись бы под водой в последний раз, — сказал Хроно.
— А если бы вместе со мной тонуло все человечество? — спросил Габорн.
— В летописях это было бы отмечено как скорбный день для книг, — рассудительно отвечал Хроно.
— Где Радж Ахтен? Что он замышляет?
— Всему свое время, — сказал Хроно. — Очень скоро вы все узнаете.
Габорн удивился. Радж Ахтен тоже спешит сюда? Следом за Темным Победителем? Или же он вынашивает еще более страшные замыслы?
— Ваше величество, могу я задать вопрос вам? — спросил Хроно.
— Конечно.
— Вы думали когда-нибудь о судьбе Хроно? Думали о том, чтобы избрать меня… или кого-то из наших?
Габорн посмотрел ему в глаза, заглянул глубже, в мечты и надежды.
Недавно он заглянул в сердце отца — оно было чистым. Он заглядывал в сердце ребенка Молли Дринкхэм — в нем не было еще любви, одна только благодарность матери за молоко, за тепло ее тела, за сладкое пение.
Но даже этого младенца понять оказалось легче, чем Хроно.
Зрением Земли он увидел не одного человека, а двоих — своего Хроно и женщину с пером и пергаментом в руках, женщину с волосами цвета пшеницы и изумрудно-зелеными глазами.
Габорн не ожидал, что писцом, наделенным мудростью, может оказаться женщина. Он понял, что эти двое любят друг друга и что для них делить один разум на двоих — такое удовольствие и такое единение, каких Габорн и представить себе не мог.
Он заглянул еще глубже и увидел, что они разделяют еще и любовь к повестям, деяниям и песням древности, разделяют невинную радость, которую дарит им наблюдение за развитием событий — так садовник радуется, глядя, как разворачивают по весне свои белые лепестки первые крокусы, как пробиваются на засеянном поле зеленые ростки. Изучение истории было для них наслаждением, источником для которого служил весь мир.
Ничего другого они не хотели, только просто смотреть и наблюдать. Не хотели ни улучшить мир, ни избавить людей от страданий. Не искали для себя благ.
Им довольно было смотреть.
Габорн этого не понимал. И поразился, поняв наконец, какое сердце бьется в груди у его летописца.
Габорн задумался. Днем раньше он говорил Иом, что хочет полного единения с ней, хочет, чтобы все их сферы стали одной сферой, срослись в единое целое. И все же они оставались двумя разными людьми. Только Хроно знали способ, позволявший двоим слиться сердцем и разумом воедино.
Габорн почти позавидовал Хроно. Он рассказал бы об этом Иом, но для них путь Хроно был невозможен. Иом уже отдала дар обаяния вектору Радж Ахтена, и хотя после смерти вектора красота к ней вернулась, во второй раз отдать дар она не могла.
Никогда им не познать такой близости.
— Я подумаю об этом, — сказал он.
— Благодарю, ваше величество, — ответил Хроно.
Габорн снова повернулся к окну и подставил лицо свежему ночному ветру, прислушиваясь к пению лягушек. Он спал, как и все Властители Рун, — с открытыми глазами, грезя наяву. И увидел сон.
Во сне он был совсем юным и ехал на жеребце по узкой горной дороге в темном ущелье, где проезжал однажды с отцом.
Он узнал это место, этот унылый ландшафт. На прошлой неделе он спросил у Хроно, почему всех служителей истории прозвали когда-то «Стражами Сновидений». И тот ответил, что скоро Габорн посетит во сне это место: там, в сновиденной стране, сокрыты все его страхи. Он велел Габорну найти его.
Во сне Габорн был один, путь ему преградила паутина, прочная, как из стальных стержней. В расселинах скал он видел снующих во мраке пауков размером с крупного краба, со сверкавшими, как драгоценные камни, глазами.
Он подъехал к темной лощине, сплошь затянутой паутиной. Сердце его забилось от страха, дыхание стеснилось. На лбу выступил пот. Выхватив меч, он разрубил паутину, и нити ее полопались, как лютневые струны. Габорн пришпорил коня.
Одну нить он не заметил, ударился в нее лбом, и, лопнув, она хлестнула его по лицу. Габорн поскакал дальше, кровь текла по крепко сжатым губам.
«Это обитель страхов, — понял он. — Здесь живут и мои». И поехал дальше, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.
Пригнувшись к самой конской шее, он скакал по тесной лощине, умирая от ужаса, в надежде отыскать отца или мать и получить награду.
Впереди его ждал поворот. За поворотом расселина стала шире, ее заливал тусклый свет.
Там, возвышаясь над ним, сидел на темной лошади Хроно. Узкое лицо его походило на римскую цифру «V», коротко стриженные волосы растрепались. Он стал еще худее, словно под одеждой мышц не было вовсе. На ладони Хроно держал зеленый свет, трепетавший, как пламя фонаря на ветру, и исходивший непонятно откуда.
— Я ждал тебя, — сказал Хроно, поднимая ладонь, словно собираясь передать свет Габорну.
— Знаю, — ответил Габорн. — И постараюсь тебя не разочаровать.
Он протянул руку.
— Что это? — спросил, когда свет коснулся его ладони.
— Надежда мира и все его сны, — сказал Хроно, растянув тонкие губы в страдальческой улыбке.
Габорн затрепетал, увидев, до чего слабо это пламя; рука его дрогнула, огонек соскользнул и упал на каменистую землю.
КНИГА ВТОРАЯ ДЕНЬ БЕЗ ИЗБРАНИЯ
Глава 13
Четвертое ухо
