Знаешь ты, как попасть туда незаметно?
На какой-то миг Габорн почувствовал себя глупцом — мыслимое ли дело называть свое имя незнакомке? Однако он понимал, что должен произвести на нее впечатление и не нашел лучшего способа, чем открыться. Девушка обернулась к нему, свет лампы отражался в ее карих глазах.
— Интересно, — подумал Габорн, — почему она отказалась от осязания? Может быть, из-за несчастной любви? Решила ни к чему больше не прикасаться и не ощущать ничьих прикосновений. Жизнь се представлялась ему нелегкой, Расставшиеся с даром осязания переставали чувствовать жар или холод, боль или удивление. У них притуплялись и другие чувства — слух, зрение и чутье.
Словно обкурившись опиума, они могли порезаться или обжечься, совершенно ничего не заметив. Бывало, что холодными зимами несчастные обмораживались, не обращая на это внимания.
Принц не знал, кому отдала она свой дар — королю, королеве или, может быть, Иом. Он чувствовал уверенность в том, что король Сильварреста скоро умрет. Может быть, еще до рассвета, если только Радж Ахтен не захочет сначала подвергнуть его пыткам.
Вполне возможно, эта девица уже сегодня вечером впервые за долгое время ощутит на своей коже тепло очага или дуновение холодного ветра. Она вернется к нормальной жизни — что тоже не просто.
— Позади есть выход наружу, — промолвила служанка. Ее хрипловатый голос звучал на удивление приятно. — К тропе, по которой булочники носят с мельницы муку. Тропа неприметная, над ней до самой воды разрослись березы. У вас может получиться.
— Спасибо, — промолвил Габорн, и повернулся, чтобы выйти во двор. Он хотел покинуть замок, как можно скорее, но прежде считал необходимым попытаться нанести хоть какой-то урон врагу. Во дворе Башни Посвященных, где еще недавно работал способствующий, он приметил несколько дюжин оставшихся без присмотра форсиблей.
Магические жезлы изготовлялись из драгоценного кровяного металла, доставлявшегося с холмов Картиш.
Считалось, что для получения этого сплава необходима человеческая кровь. Габорн не мог позволить Радж Ахтену завладеть такими сокровищами.
Он уже собрался идти, когда служанка тронула его за плечо и спросила:
— Не возьмете ли вы меня с собой? В глазах се Габорн увидел страх.
— Я бы взял, — ответил он. — Да только не вижу в этом пользы. Здесь ты будешь в большей безопасности.
Принц по опыту знал, что Посвященные редко отличались отвагой. Они верно служили своим лордам, но их служение было пассивным, не требовавшим решимости и энергии. Качеств, необходимых для успешного побега. Обладает ли ими эта девушка?
— Если королеву убьют, — пролепетала она, — солдаты надругаются надо мной. Они мстят Посвященным поверженных врагов.
Теперь Габорн понял, почему девушка отказалась от осязания. Видимо ей пришлось пережить насилие, и потрясение оказалось столь сильным, что сама мысль об этом пугала се до сих пор.
И страх служанки не был лишен оснований. Все Посвященные составляли единое целое со своим лордом. Представляя собой источник его силы, они, тем самым, противостояли его врагам.
Если короля Сильварреста обрекут на смерть, всем этим несчастным не поздоровится. Поэтому, Габорн не стал отговаривать девушку, пугая ее опасностями предстоящего путешествия. Ведь они всяко не минуют ее, коли она останется здесь, в Башне.
— Я собираюсь переплыть реку, — сказал принц. — Ты умеешь плавать?
— Чуточку, — пролепетала служанка и пошатнулась, при мысли о глубокой воде. Губы ее задрожали, на глазах выступили слезы. В Гередоне умению плавать не уделяли внимания, не то, что в Мистаррии. Габорн выучился этому искусству у чародеев вод. Его до сих пор оберегали чары, не позволявшие утонуть.
Подавшись вперед, принц пожал девушке руку: — Мужайся, — промолвил он. — Все будет хорошо.
По пути к выходу служанка прихватила каравай, накинула на голову старую шаль и взяла в руки стоявший у двери посох.
Он стоял под вешалкой, на которой висела грубая туника, принадлежавшая, скорее всего, какому- нибудь пекарю. Наверное, он снял ее перед тем, как приступить к делу: обычно хлебопеки работают у печей обнажась до пояса.
— То, что нужно, — решил Габорн и натянул пропахшую дрожжами и потом одежду простолюдина. На место туники он повесил синий плащ, полученный от короля Сильварреста.
Теперь принц вполне мог сойти за слугу. Мешали только сабля и нож, но он не мог позволить себе остаться безоружным.
Закончив переодевание, юноша поспешил во двор, чтобы собрать форсибли. Уже стемнело. Во дворе сгустились тени, но из караульной вынесли факелы.
Едва ступив за порог, Габорн понял, что совершил ошибку. Большие деревянные ворота были распахнуты — в Башню Посвященных только что въехали гвардейцы Радж Ахтена. Воины, обладавшие таким множеством даров, что в сравнении с ними Габорн представлял собой лишь бледную тень. Посвященные Сильварреста жались к стенам, в страхе взирая на рыцарей врага.
Сам Радж Ахтен в это время покидал башню. Он находился за воротами, а вместе с ним Иом и лорд Сильварреста.
Габорн оглядел двор. Увы, форсибли исчезли. Их уже забрали. Один из гвардейцев углядел юношу. Сердце его забилось. Он отступил в тень, судорожно вспоминая, чему учился в Доме Разумения.
— Несчастный. Я несчастный, убогий, жалкий калека, — говорил он всем своим видом. — Ничтожный слуга, не стоящий внимания доблестных воинов.
Это должно было подействовать, но мешала сабля на поясе. Даже если его примут за Посвященного, то за глухого или немого, который все еще не оставил надежды сразиться за своего лорда.
Отступив еще на шаг, Габорн сгорбил правое плечо, неуклюже свесил руку, уставился в землю и глупо разинул рот.
— Эй ты, — окликнул его воин, тронув коня. — А ну, иди сюда. Как тебя зовут?
Принц обвел взглядом толпившихся вокруг Посвященных, словно не был уверен, что рыцарь обратился к нему. Никто из несчастных не имел при себе оружия. Нет, за Посвященного ему не сойти.
Он ухмыльнулся, придав лицу идиотское выражение: даже глаза смотрели в разные стороны. Порой в Башнях Посвященных жили и люди, убогие от рождения, не имевшие даров, которые могли бы предложить лордам, но любившие своих господ и служившие им в меру своих возможностей. Одного из таких слуг и надеялся сыграть Габорн.
Прищурившись, он ухмыльнулся воину и указал пальцем на его боевого скакуна.
— Гы. Славная лошадка.
— Я спросил, как тебя зовут, — повторил всадник. Он говорил с легким тайфанским акцентом.
— Алесон, — ответил Габорн. — Меня кличут Алесон Верный. Слово «верный» юноша произнес горделиво, словно то был титул лорда. В действительности так называли тех, кого отвергали в качестве Посвященных по причине полной никчемности. — Я… — он нащупал рукоять сабли, словно собираясь вытащить се из ножен, — я стану рыцарем. Вот.
Принц исхитрился слегка вынуть клинок и тут же вложить его обратно. Великолепная сталь могла усилить ненужные подозрения.
— Я слабоумный, — внушал Габорн гвардейцу. — Безобидный малый, что таскается повсюду с клинком ради пустого хвастовства.
В этот миг во двор въехала тяжелая повозка, полная людей в балахонах с капюшонами. Некоторые из них бессмысленно таращились в пустоту, другие, отдавшие свою силу, не могли даже сидеть. Руки их бессильно болтались, свешиваясь с подводы. Уступившие грацию походили на корявые корни: спины их искривились, пальцы скрючились, словно клешни.
Радж Ахтен вез в башню своих Посвященных. Повозку тащили четыре здоровенных тяжеловоза. Боевые скакуны стражи, пританцовывая, раздались в стороны. На дворе, полном всадников и глазеющих
