знает… в эту минуту он пылко, страстно влюблен! И всем женщинам Сталинабада (и девушкам, конечно) хотелось, чтобы их, хотя бы на минуту, любили так, как любит Жермон Елену.
…Дорожка от ДКА к Ленинской была заасфальтирована. И когда Георгий Павлович возвращался после репетиций домой, девочки-школьницы, следящие за ним, убегали вперед и писали мелом на асфальте: «Менглет + „похищенная Елена“ = Любовь!»
Они путали исполнителя с образом (это часто бывает с наивным зрителем).
Глава 8. Разлом
Жжет солнце. Танки уже проскрежетали. Отгромыхала артиллерия на конной тяге. Прогарцевала кавалерия. Мирное население вышло на площадь. Пыль клубами взлетала над демонстрантами. Таджики в национальных костюмах (артисты Театра имени Лаху-ги) и Русская драма движутся мимо трибун. Беатриче (из «Слуги двух господ») в бархатном берете со страусовым пером, в мужском платье, Смеральдина (из того же «Слуги…») в яркой юбке, перетянутой корсажем, — на коне! И рядом на коне Яша Бураковский в плаще и при шпаге. За ними Миша ведет свой грузовичок. В кабине с Мишей Русанова. Она в тельняшке и бескозырке. Костюм из спектакля «Разлом» Б. Лавренева (премьера) ей не принадлежит. В «Разломе» она — старая дама (мать героини), но ради праздника Русанова в тельняшке блещет зубами и глазами, высовываясь из кабины!
В кузове стоят революционные матросы: Сергей Якушев — вожак Годун, за его спиной 3-й матрос - Менглет и другие. В «Разломе» у Менглета три фразы (может быть, трижды три), но все приехали играть всё!
На деревянной трибуне Протопоп приветствует демонстрантов. Жарко… Протопоп вспотел, голубые глаза под стеклами очков сияют! Беатриче (она же «похищенная Елена») ему нравится, Менглета он ценит за талант и уважает за скромность…
…Ах, Георгий Павлович, Георгий Павлович! Как вы и все революционные матросы были безжалостны к своему вожаку Го дуну! «Разлом» поставил в Москве во время «репетиционного периода» (о нем позже) артист МХАТа М.М. Яншин.
На репетициях 3-й матрос — вел себя пристойно. Менглет любил Яншина. И хотя Михаил Михайлович — великолепный Лариосик в «Днях Турбиных» М. Булгакова — был в общем-то не режиссер, актерам он помогал найти и «зерно», и «сквозное действие», и прочее. Сергей Якушев репетировал увлеченно (артист талантливый и всегда правдивый), и Жорик, конечно, ему не мешал, а иногда и кое-что подкидывал — нужное Годуну.
На премьере (7 ноября 1938 года) матросы, подчиняясь Годуну, от «сверхзадачи» (победа мировой революции) не отвлекались…
Но на последующих?!!
На сцене каждого театра обычно прорезан люк. Был он и в ДКА. Под сценой — различная машинерия. На палубе каждого корабля — тоже имеется люк. В трюме — отдыхает команда. Якушев — Годун по ходу спектакля поднимал крышку люка и заглядывал в «трюм». Предполагалось, там спят (перед решающим боем) матросы.
Но матросы — и в том числе 3-й — отнюдь не спали! Они скапливались под сценой и ждали: когда Годун поднимет крышку? Крышка поднималась. Годун заглядывал в «трюм», а матросы?… О! Что они только не вытворяли! Показывали Годуну кукиши. Прикладывали к носу растопыренные пальцы. Строили рожи. «Сверхзадача» у всех была одна — рассмешить Годуна любыми средствами. Но Годун оставался невозмутим: «Дрыхнут, черти!» — произносил он сердито-любовно и закрывал люк. Однажды в «трюме» он увидел настоящий гиньоль. Ширшов (один из матросов) «висел» в петле, высунув язык и выпучив глаза. «Дрыхнут, черти!» — несколько дрогнув, сказал Годун.
В следующий раз Годуну показали нечто. Не сразу поняв, что это — сдвоенное, бело-розовое, он нагнулся и разглядел. Это был голый зад одного из матросов (возможно, 3-го). Годун плюнул! Захлопнул крышку и дрожащим голосом проговорил: «Ддррыхнут, ччерти!»
…«Репетиционный период» длился два месяца. Начался сейчас же после отпуска (его проводили, разумеется, в Москве) — закончился отбытием в Сталинабад. Управление по делам искусств Таджикистана согласилось с доводами дирекции театра: «Нельзя вариться в собственном соку» и отвалило энную сумму на оплату артистов МХАТа. Репетировали в новом доме в престижных квартирах мастеров на улице Немировича-Данченко.
Жена Михаила Михайловича Яншина Ляля Черная, дивя глазами-зеркалами, по окончании репетиций угощала сталинабадцев чаем. Где-то в глубине квартиры сновала ее матушка в темной шали.
Сталинабадцы восхищались Черной (в ту пору она восхищала весь Союз) и с интересом узнавали (не от хозяев, а со стороны) подробности экзотического брака. Артистка театра «Ромэн» Черная и артист МХАТа Яншин снимались вместе в картине «Последний табор». Он — в роли комсомольца- уполномоченного, призывающего цыган к оседлой жизни, она — в роли таборной цыганки. Ее пляски и пение покорили комсомольца-уполномоченного, и он цыганку полюбил. Не помню, как в фильме, но в жизни дело окончилось счастливым браком. Правда, не очень долгим. Вскоре после «репетиционного периода» у Михаила Яншина отбил жену Николай Хмелев, артист еще более знаменитый, чем Яншин, и тоже мхатовец (Ляля Черная вообще была мхатовка).
У Василия Осиповича Топоркова чай разливала его супруга Наталия Николаевна Небогатова — дочка адмирала Небогатова и мать Марка Карпова. Недолгое время Марк занимался в студии Дикого. Пил с Кашутиным, играл на бегах (Дикий в Ленинград его не взял). Во время «репетиционного периода» Марк слонялся где-то в провинции. Вскоре его арестовали, а потом расстреляли…
Но это случилось позже, а осенью 1938 года Марк еще не сидел — и Наталия Николаевна была весела и, как всегда, радушна.
Топорков ставил спектакль «Волки и овцы» А.Н. Островского. Менглет репетировал Беркутова. Роль невыигрышная, Жорик отказывался. Но Топорков настоял, и Менглет подчинился. Диковских озарений Топорков-режиссер не ведал. Спектакль получился тяжелым, затянутым, но Менглет — Беркутов (конечно же с помощью Топоркова) оказался на высоте — в буквальном смысле этого слова.
Беркут (хищная птица) парит высоко, а видит далеко окрест — видит то, что от хищников-«волков» за лесами-перелесками скрыто. Мгновенно разгадав плутни Мурзавецкой (Миропольская) и Чугунова (Ершов), Беркутов пугает их тюрьмой-каторгой, и жулики подчиняются ему — чтобы плутовать под его, так сказать, художественным руководством.
Это написано у Островского. И это сыграл Менглет. Но как?
Внешне, разумеется, он был совсем не «беркут». Красавец, помещик-дворянин, занявшийся коммерцией, в будущем, возможно, губернатор, а может быть, министр, а может быть, даже наверное, капиталист-миллионер. Подвернулась Купавина (Степанова). Отчего не жениться? Она мила! Он не притворяется влюбленным (и у Островского — не притворяется). Но Беркутов — Менглет так нежно говорит Купавиной о своей «нелюбви» к ней, что ей становится ясно: любит, но скрывает!
А Беркутов — Менглет ничего не скрывал! Он и с жуликом за честного человека себя не выдавал. Он -коммерсант («бизнесмен»), «деньги не пахнут» — старая пословица точна. Ленин часто говорил в бранном смысле о кровопийцах «помещиках-капиталистах». Но помещики становились «капиталистами» в редчайших случаях. Чаще — спускали последнее, разорялись, вырождались (И. Бунин, повесть «Деревня» — и так далее).
Беркутов — Менглет был из редчайшего вида «помещиков-капиталистов» — удачливых. Но Беркутов судьбу спектакля не решал. И хотя с его появлением па сцене действие стремительно накручивалось и раскручивалось, весь спектакль был затянут и недостаточно комедиен. А «Волки и овцы» — комедия!
«Разлом», имея официальный успех, посещался не густо. «Революционные матросы» хулиганить перестали. Менглету было не до смеха. С ним уже несколько раз объяснялся Ершов, и Менглет чувство-нал — пахнет «разлом» куда более драматичным, чем лавреневский. Откололся при разломе, правда, всего один человек (как и в случае со Штейном), но он для Менглета был во много раз ближе и дороже Штейна —
