— Выходил, — не стал отпираться телохранитель. — В туалет.
— Во, блин! Дизентерия что ли у вас у всех?
— Просто здесь отвратительно готовят. Из несвежих продуктов. И как ты сам сказал, на прогорклом маргарине, — он поморщился. — Вот всех диарея и замучила.
— Та-а-к, — Артемон нахмурился. — Давайте колитесь, кто еще в тубзик бегал?
Сначала все молчали, но секунду спустя Стапчук, как примерный школьник, вытянул руку.
— И тебя понос от жрачки прошиб?
— Не, меня от другого прошибло. От джина вашего. Мне эта микстура не нравится Я к самогонке привык..
— Так не пей.
— Как это — не пей? Раз наливают — надо пить. Это закон.
— Ньютона? — хмыкнул Кука.
— Закон жизни, — глубокомысленно изрек Стапчук и меланхолично засвистел.
— Ладно, замяли. Дальше пошли. — Артемон уставился на красного и потного Зорина. — Ты, певец самородок, кино смотрел, так?
— Э… Ну да.
— И этот с тобой? — он кивнул на Серегу.
— Вроде, — промямлил Юрик, еще больше покраснев.
— А девушка? — Артемон указал на притихшего Тю-тю.
— Сеня был с нами. Мы все кино смотрели… Интересное оно очень…
— Тогда почему, когда Кука за вами пришел, вы дрыхли в креслах?
— Ну… Задремали малость, — залепетал Серый. — Но мы только под конец.
— Короче. Алиби толстого подтвердить сможешь?
— К-хе… Ну… я думаю, что если бы он выходил, я бы услышал.
— Никуда я не ходил! — возопил Зорин. — Я уснул сразу, как в кресло сел.
— Значит, и у толстого и у задохлика нет алиби, так? Так. У девчушки то же нет?
— Я тебе, мать твою, не девчушка, — рыкнул Тю-тю непривычным басом. — Я мужчина, хоть и педераст! Ясно тебе?
— О! Простите, пожалуйста, — Артемон дурашливо расшаркался. — Только это ничего не меняет! Педерасты тоже людей мочат!
Зорин молчал, надув щеки. Серый попискивал, но ничего внятного не произносил.
— Значит, три подозреваемых уже есть, — удовлетворенно молвил Артемон.
Зоринские щеки достигли угрожающих размеров и, наконец, он не выдержал:
— Прекратите на меня наговаривать! — взвыл он. — Это нарушение прав человека! Я буду жаловаться! В ООН!
— Хоть Папе Римскому, — беспечно молвил банкир. — И когда в Женеву поедешь, не забудь стукануть, что тебя посадили под замок.
— Под какой такой замок? — сразу сник Зорин.
— Под обычный. Навесной. Кука! — Артемон подозвал своего оруженосца. — Давай ключи, этих субчиков под замок посадим. На всякий случай.
— Вы не смеете… Не смеете… Отстаньте от меня! Хам! Дегенерат! — Юрка начал пятиться, махая руками, как ветряная мельница. Видимо, хотел таким макаром отбиться от неотвратимо приближающегося Куки.
Я хотела уже вмешаться, но неожиданно на защиту Зорина встала закаленная в партийных баталиях Галина Ивановна.
— Я, молодой человек, вам не позволю самоуправствовать! Ишь чего выдумал, честного человека запирать.
— Да это для вашей же пользы! — попытался протестовать Артемон.
— Я за Зорина ручаюсь! Никого он не убивал. И за Тю-тю, он мне как дочь!
— А за меня? — пискнул Серега.
— И за тебя! Чтобы такой дохляк с двумя бугаями-спортсменами справился, это ж надо додуматься…
— Мадам, — вмешался Кука, — долбануть одного гантелей по черепу, а другого прирезать, когда тот пьян да еще и спит, тут никакой силы не надо!
— Глупости! — топнула своей колонноподобной ногой Галина Ивановна. — И вообще, раскомандовались тут… индюки капиталлистские.
— Но мадам, — совсем робко заговорил Артем. — Ведь кто-то убил…
— И вообще, — продолжала бушевать женщина. — Почему надо вести разговор обязательно в соседстве с трупом? Разве нельзя было уйти в другое место?
От ее воплей заложило в ушах. И не только у меня. На недовольно сморщенных лицах собратьев по несчастью явно читалось раздражение и острое желание, чтоб она поскорее заткнулась.
— Заткнитесь, пожалуйста! — озвучила Ксюша мысль «электората»
— Что? Что вы сказали?
— Я говорю, что от ваших воплей…
— Да как вы смеете… — Озлилась Галина Ивановна. — Да вы вообще… не в нашем НИИ работаете…
— И слава богу! — Ксения воздала руки к небесам.
— Отдыхаете тут на птичьих правах… Понаехали…
Она еще что-то бубнила, но ее никто не слышал. Каждый из нас, как загипнотизированный, смотрел на дверь, за которой раздавались чьи-то шаркающие шаги…
Шаги приближались. Становились все отчетливее слышны.
В комнату вползла длинная черная тень.
— Мама, — пробасил кто-то, кажется, Серый.
Дверь мерзко скрипнула, раскрываясь на полную. И в зал ввалился косматый, красный, всклоченный громила с лицом маняка-убийцы. Маньяк замер, сжал кулачищи и произнес нечеловеческим басом:
— Х-ы-ы!
Кука дернулся — его извечная выдержка на этот раз ему изменила. Артемон икнул. А Зорин… Зорин кинулся к громиле со словами:
— Лева, друг! Левушка… Они меня… того… Запереть хотят, Лева! На помощь!
Блохин несколько секунд тупо таращился на Юрку, потом икнул и спросил:
— А?
— Лева, скажи им. Я не могу никого убить. Я пацифист, Лева, и ты это знаешь!
— А?
— Толстый, а толстый, — наконец, отмер Артемон. — Ты бы присел. Успокоился. Никто тебя не запрет. У нас теперь другой подозреваемый имеется.
— Кто? — непонимающе мигнул Зорин.
Артемон не удосужил Юрку ответом, только хмыкнул и приказал:
— Кука, вырубай!
Кука молниеносно подпрыгнул, как балерун, вытянув носок, и долбанул этим несерьезным носком Леву по красной скуле.
Блохин покачнулся и мешком осел на пол.
Любой другой на его месте тут же отрубился бы и провалялся в отключке до утра, на Леву же удар произвел скорее положительное действие. Секунду спустя Блохин приподнялся, помотал, как телок, своей большой косматой головой, и вполне членораздельно произнес:
— Что это было?
— Кука! — взревел Артемон. — Уволю, на фиг!
Кука изготовился долбануть Леву еще разок, но тут Зорин совершил чудеса героизма — закрыл своим телом ошалевшего от стремительности текущих событий Блохина.
