Белый трибунал

Что они собираются с ним сделать?

— Этого потребуют от него мудрость и искусство Вопрошающих. Однако в твоих силах избавить отца от всего этого.

— О чем вы?..

— Показание, данное тобой, отпрыском мужского пола из рода ЛиМарчборгов, подтверждающее, что ты был свидетелем колдовских ритуалов, будет достаточным основанием для приговора. Без признания самого благородного ландграфа в этом случае можно будет обойтись.

Смысл этих слов не сразу дошел до Тредэйна. Наконец он медленно и отчетливо проговорил:

— Вы предлагаете мне помочь вам приговорить отца к казни за колдовство?

— Приговор, ожидающий твоего отца, уже ясен. Свидетельства против него, как я упомянул, очень сильны. В твоей помощи нет необходимости, но ты можешь спасти своего отца от значительных неудобств. Учитывая твою молодость и благородное происхождение, я дарую тебе возможность доказать свою веру и добропорядочность.

— Лживыми клятвами?

— Не испытывай моего терпения. Мы здесь взыскуем только истины. Подумай же. Напряги память. Несомненно, были случаи, когда ты был свидетелем сомнительных происшествий в отцовском доме. Ты что-то видел, слышал… чувствовал странные запахи… пугающие явления… причины которых в своей детской наивности не мог понять. Вспомни о них теперь, и все прояснится. Подумай. Довольно припомнить хоть один такой случай для спасения отца и собственной жизни.

Тред взглянул в глаза верховного судьи, ожидая увидеть в них коварство, злобу, что угодно в том же духе, но они горели искренностью, усомниться в которой было невозможно.

— Ничего подобного никогда не происходило, — сказал он в эти горящие бесцветные глаза и увидел, как изменилось лицо судьи.

— Я опоздал, — Гнас ЛиГарвол склонил голову. — Этот тоже потерян. Змееныш так же ядовит, как взрослая гадина.

— Верховный судья ЛиГарвол, пожалуйста, поверьте мне, отец невиновен, и братья тоже. Они…

— Довольно. Твой голос, отравленный ложью, оскорбляет мой слух.

— У отца есть друзья, они докажут его невиновность. Вы же сами когда-то были его другом…

— Молчи! Ни слова больше.

ЛиГарвол не повысил голос, но пленника вдруг поразил ужас и мальчик онемел. Верховный судья поднял иссохшую, как у скелета, но странно изящную руку, чтобы ударить в дверь, которая тут же открылась. Двое солдат в форме ожидали на площадке.

— Возьмите его, — приказал ЛиГарвол и, не оглядываясь, вышел из камеры.

Тредэйна вывели на площадку и провели вниз по лестнице, затем по зловонному коридору и снова вниз. Эта лестница уходила все ниже, опускаясь под землю. Наконец они оказались в извилистом коридоре, настолько сыром и душном, что лужи грязи собирались в щербинах древних каменных плит под ногами. Коридор упирался в черную железную дверь, а за этой дверью…

Это было хуже, чем все воображаемые ужасы.

В подземном помещении, что вполне естественно, не было окон. Несколько светильников на стенах отбрасывали красноватые блики на оказавшийся неожиданно высоким свод, каменный пол и стены просторного зала, наполненного предметами, которых мальчик желал бы никогда в жизни не видеть. Не видеть жаровен, железных клещей, лезвий и веревок, множества инструментов, назначения которых он не понимал и не хотел понимать. Не разглядывать разнообразные машины и устройства, как бы ни были они совершенны и изобретательно устроены. Не хотел видеть, слышать, чуять запах животных, обитающих в клетках и баках. (Значит, правда… слухи о жутком зверинце в подвалах Сердца Света — правда). И ни за что на свете он не хотел видеть отца и братьев, обнаженных, связанных, мучительно беззащитных, но он видел их.

Равнар ЛиМарчборг занимал большое дубовое кресло. Кожаные ремни удерживали его лодыжки и запястья. Еще один охватывал горло. Он был без одежды, но на теле виднелись тугие повязки. Бинты? Кое-где голая кожа была сорвана до мяса. Когда ввели младшего сына, его голова повернулась к двери. Бескровные губы шевельнулись, но из них не вырвалось ни звука.

Старший сын, Рав, был подвешен за кисти рук над огромным стеклянным аквариумом, в мутной глубине которого метались бурые рыбы с ладонь величиной. Если юноша расслабится, то погрузится в воду до середины бедер. Но Рав скорчился, подтянув ноги к животу, чтобы не касаться воды. Голые икры и бедра сочились кровью из десятков укусов. Мясо на правой лодыжке было содрано до кости. Плеск рыб, жадно хватающих падающие в воду капли крови, все объяснял. Напряженная дрожь выдавала усилие, которое требовалась от Рава, чтобы держаться в таком положении.

Средний сын, Зендин, скорчился в проволочной клетке, которую делил с двумя большими удавами. Змеи, подвижные и агрессивные, были достаточно велики, чтобы задушить человека, если бы им удалось обвиться вокруг его горла. Чтобы защититься от них, приходилось постоянно быть начеку, а в движениях Зендина уже чувствовалась усталость.

Эта картина открылась перед Тредэйном целиком и сразу. Он невольно поймал взгляд отца и заметил в нем невыразимый ужас. Это потому что он увидел здесь меня. Потом у мальчика потемнело в глазах, потому что один из живых автоматов, служащих Сердцу Света, шагнул к пленнику и наклонился, срывая с груди Равнара одну из повязок. Ткань отделялась с трудом, и вместе с ней сходила кожа, по-видимому, намертво прилипшая к ленте.

Равнар тихо ахнул от боли, но этот звук потерялся в болезненном вскрике сына. Тредэйн бросился к отцу, но один из стражников перехватил его. Мальчик бессильно бился у него в руках.

Верховный судья Гнас ЛиГарвол подошел к сидящему пленнику.

— Не хотите ли очистить себя? — спросил он тоном врача, предлагающего больному лекарство.

Равнар словно не слышал вопроса. Как видно, его повторяли уже не один раз. Автомат сорвал еще одну повязку вместе с полосой кожи, и дыхание пленника со свистом вырвалось сквозь зубы.

— Не пора ли положить конец этим мукам? Не пора ли примириться? — спросил ЛиГарвол с невыразимой печалью в голосе. Ответом ему было только хриплое дыхание, и тогда судья повернулся к Тредэйну. — Ну, — поторопил он. — Одно твое слово, и это закончится. Покажи, чего ты стоишь. Помоги ему.

Помоги ему. Тредэйн дрожал. Все равно все закончится одинаково. Так объяснил ЛиГарвол, но это не могло быть правдой, слишком чудовищная несправедливость, такого злодейства попросту не бывает. Сейчас он проснется и окажется дома, в мягкой постели…

Подписать лживое свидетельство или стоять и смотреть, как с отца заживо сдирают кожу.

Тред не сомневался, что выбрал бы его отец. Благородный ландграф ЛиМарчборг никогда не запятнал бы свою честь ложью, и он не вынесет, если это сделает его сын. Он предпочтет умереть под пыткой.

Но тут с Равнара сорвали еще одну полосу кожи, и он не сдержал крика. Твердое решение, которое казалось единственно возможным секунду назад, уже не казалось верным. Ужасающе беспомощный, мальчик стоял, глядя, как широкая кровавая лента растекается по телу отца.

— Пожалей его, — тихо уговаривал мальчика ЛиГарвол. Согласие криком рвалось из груди. Тред отвернулся. Один из стражников протянул руку, чтобы заставить его смотреть, но ЛиГарвол жестом остановил его.

Тихий стон ворвался в сумятицу его мыслей, и мальчик поднял взгляд. Рав, обессилев, повисла веревках. Ноги с плеском упали в воду, и вода забурлила, когда вся стая в аквариуме набросилась на добычу. Сквозь стекло Тред видел, как сотни бурых теней мечутся вокруг ног брата. Рав корчился, тщетно пытаясь подтянуть ноги, и кричал. Тредэйн кричал вместе с ним, умолял перестать, обещал все, что угодно, лишь бы они перестали.

По знаку судьи помощник повернул рукоять лебедки, и Рав, подтянутый вверх, беспомощно обвис над чаном. Вода и кровь стекали с его изодранных ног.

— Ты правильно поступил, избавив их от дальнейших мучений. Ты — их благодетель, — ЛиГарвол