Шах покинул свою военную и духовную твердыню в горах, чтобы посмотреть, чему он может научиться на благо своему народу у этой могущественнейшей нации мира. Доктор Холъярд играл при нем роль гида и хозяина.
– Хабу? – повторил шах, вглядываясь в город.
– Шах желает, пожалуйста, узнать, где мы сейчас находимся, – сказал Хашдрахр.
– Знаю, – сказал Холъярд, самодовольно улыбаясь. Эти «хабу», «сики» и «акка сан» следовали одно за другим с такой частотой, что у него уже голова шла кругом. Он наклонился к шаху.
– Это Айлиум штата Нью-Йорк, ваше высочество. Мы сейчас пересечем реку Ирокез, которая разделяет город на две части. На противоположном берегу реки – Заводы Айлиум.
Лимузин остановился у въезда на мост, где большая рабочая команда заделывала маленькую выбоину, Команда расступилась, давая дорогу старому «плимуту» с разбитой фарой, направлявшемуся с северного берега реки. Лимузин переждал, пока проедет «плимут», и двинулся вперед.
Шах обернулся и поглядел на рабочих команды сквозь заднее стекло, а затем произнес длинную фразу.
Доктор Холъярд улыбнулся и согласно закивал, ожидая перевода.
– Шах, – сказал Хашдрахр, – он, пожалуйста, хочет знать, кому принадлежат эти рабы, которых мы все время встречаем на пути от самого города Нью-Йорка.
– Это не рабы, – сказал Холъярд, покровительственно усмехнувшись. – Это граждане, состоящие на государственной службе. Они имеют те же права, что и остальные граждане, – свободу слова, свободу вероисповедания и право голоса. До войны они работали на Заводах Айлиум, управляя машинами, но теперь машины присматривают за собой сами и делают это лучше.
– Ага! – сказал шах, после того как Хашдрахр перевел.
– При автоматическом контроле меньше затрат, намного выше производительность и дешевле продукция.
– Ага!
– А любой человек, который не в состоянии обеспечивать себе средства на жизнь, выполняя работу лучше, чем это делают машины, поступает на государственную службу в Армию или в Корпус Ремонта и Реставрации.
– Ага! Хабу бонанза-пак?
– Эээ?..
– Он говорит: откуда берутся деньги, чтобы платить им? – сказал Хашдрахр.
– О, с налогов, которыми облагаются машины, и с налогов на частные прибыли. А затем заработки людей, состоящих в Армии и в Корпусе Ремонта и Реставрации, опять же тем или иным путем поступают в систему, а это снова приводит к увеличению производства товаров и улучшению жизни.
– Ага!
Доктор Холъярд, человек долга с весьма смутными представлениями об объеме своих собственных расходов, продолжал объяснять шаху преимущества Америки, хотя и знал, что очень немногое из этих объяснений доходит до его собеседника. Он объяснил шаху, что особенно заметны успехи в чисто индустриальных районах вроде Айлиума, где большинство населения зарабатывало в свое время на жизнь, так или иначе обслуживая машины. А вот в Нью-Йорке, например, было очень много профессий, которые трудно или неэкономично механизировать, и поэтому там прогресс не успел освободить от непроизводительного труда столь обширный контингент населения.
– Куппо! – сказал шах, понимающе качнув головой. Хашдрахр вспыхнул и неохотно, с извиняющимися интонациями перевел:
– Шах говорит: «Коммунизм».
– Не «куппо», – с возмущением возразил Холъярд. – У нас государство не владеет машинами. Оно просто облагает налогом часть прибыли с промышленности, а затем отчисляет и распределяет ту часть ее, которая раньше шла на заработную плату. Промышленность у нас находится в частном владении, управляется частными лицами и координируется – во избежание излишней конкуренции – комитетом руководителей частной промышленности, а не политиками. Устранив при помощи механизации неизбежные при использовании человеческого труда ошибки, а при помощи организации – излишнюю конкуренцию, мы колоссально повысили уровень жизни среднего человека.
Переводя, Хашдрахр запнулся и растерянно нахмурился.
– Пожалуйста, этот «средний человек»… в нашем языке, я опасаюсь, ему нет должного эквивалента.
– Ну, понимаете, – сказал Холъярд, – обыкновенный человек, как, скажем, первый встречный – или эти люди, что работают на мосту, или человек в старой машине, который только что проехал. Маленький, ничем не выдающийся, но добрый и простой человек, обычный, которого можно встретить каждый день.
Хашдрахр перевел.
– Ага, – сказал шах, удовлетворенно кивая, – такару.
– Что он сказал?
– Такару, – сказал Хашдрахр, – раб.
– Не такару, – сказал Холъярд, обращаясь уже непосредственно к шаху, – граж-да-нин.
– Аа-а-а-а, – сказал шах. – Граж-данин. – Он радостно усмехнулся. – Такару-гражданин. Гражданин-такару.
– Да не такару же! – сказал Холъярд.
Хашдрахр пожал плечами.
– В стране шаха имеются только элита и такару.
У Холъярда опять начался приступ язвы, язвы, которая разрослась и обострилась за годы его деятельности в качестве гида, объясняющего прелести Америки провинциальным и темным магнатам, прибывающим сюда с задворков цивилизованного мира.
Лимузин опять остановился, и шофер принялся сигналить команде Корпуса Реконструкции и Ремонта. Те, побросав свои тачки на проезжей части, швыряли камнями в белку, которая притаилась на ветке футах в ста над землей.
Холъярд опустил стекло своего окна.
– Уберите же, наконец, эти чертовы тачки с дороги! – крикнул он.
– Граж-да-нин, – пропищал шах, скромно улыбаясь вновь приобретенным познаниям в чужом языке.
– Готова! – выкрикнул один из швырявших камни. Он неохотно и со злостью подошел к дороге и очень медленно оттащил две тачки, внимательно приглядываясь к машине и ее седокам. Затем он стал в сторонке.
– Спасибо! Давно пора! – сказал Холъярд, и лимузин медленно проплыл мимо человека с тачкой.
– Милости прошу, доктор, – сказал человек и плюнул Холъярду в лицо.
Холъярд что-то пролопотал, мужественно сохраняя достоинство, и отер лицо.
– Нетипичный случай, – с горечью сказал он.
– Такару яму брохуа, пу динка бу, – сочувственно отозвался шах.
– Шах, – мрачно перевел Хашдрахр, – говорит, что так обстоят дела с такару повсюду после войны.
– Не такару… – начал было. Холъярд, но остановился.
– Сумклиш, – вздохнул шах.
Хашдрахр протянул ему фляжку со священным напитком.
III
Доктор Пол Протеус, человек с самым высоким доходом во всем Айлиуме, направляясь через мост в
