хорошо.
Он обернулся назад, туда, где в глубоком кресле сидела Лена, и увидел, как блестят, отражая пламя, ее глаза. Когда их взгляды встретились, она легонько вздрогнула, словно захваченная врасплох за каким-то запретным занятием.
– Что? – спросил он тихо. – Что ты так смотришь? Арцыбашев, возившийся в сторонке с бутылкой и штопором, прервал свое занятие и поднял голову, переводя взгляд с Лены на Юрия и обратно.
– Как я смотрю? – переспросила Лена, и в темноте возле ее губ разгорелся тлеющий огонек сигареты.
– Так… – непонятно сказал Юрий. Забытая им сигарета медленно тлела в пальцах, казавшийся оранжевым в отблесках огня дымок тонкой струйкой убегал в каминную трубу.
– Какой ты стал, – медленно проговорила Лена. – Такой.., огромный.
– Чепуха какая, – легкомысленно сказал он и, словно вспомнив вдруг о Цыбе, повернулся к нему всем телом. – Я всегда был крупным. Правда, Женька?
– Правда, – после паузы подтвердил Арцыбашев. – Тебя еще обломом тамбовским дразнили. А когда в мушкетеров на пустыре играли, ты всегда был Портосом.
– А ты – Арамисом, – сказал Юрий. – Ты уже тогда был немножечко.., гм.., иезуитом. Помнишь?
– Я не о том, – вдруг перебила их Лена. – Просто показалось вдруг… В общем, говорите что хотите, но Юрка и вправду стал огромным, как..
– Как Портос, – подсказал Арцыбашев и вдруг легко вскочил. Его опять качнуло, и он ухватился за край каминной полки, чтобы удержать равновесие. – Извольте обнажить вашу шпагу, сударь! – потребовал он, сделав неуклюжий полупоклон, сопровождавшийся витиеватым взмахом руки с зажатой в ней бутылкой.
– Ну, это уж, брат, дудки, – не меняя позы, ответил Юрий. – Какой из меня нынче Портос? С хромой-то ногой…
– Ты давно не перечитывал классиков! – торжествующе вскричал Цыба. – По дороге в Кале Портос был ранен, причем именно в ногу… Кстати, что у тебя с ногой?
– С лестницы упал, – неизвестно зачем соврал Юрий. Он ничего не имел ни против Цыбы, ни тем более против Алены, но почему-то здесь, в этой похожей на антикварную лавку ненормально огромной квартире, казалось совершенно невозможным пересказывать свою историю. Огонь в камине вдруг перестал быть уютным, домашним, разом превратившись в злобного зверя – того самого, что жадно лизал сизые от окалины борта подбитого бронетранспортера. Запертый в кирпичной клетке камина, он казался безобидным и даже ласковым, но старший лейтенант Филатов хорошо знал его подлый нрав и не собирался давать зверю шанс вырваться на свободу.
– С лестницы? – глубокомысленно переспросил Арцыбашев. Голос у него уже был слегка деревянным. – И разумеется, по пьяному делу… Ну, ничего, до свадьбы заживет.
– До свадьбы заживет наверняка, – сказал Юрий, глядя в огонь и чувствуя затылком неотступный, волнующий взгляд Алены. Что ей нужно? Теперь, через столько лет…
– Э-эх-х-х, – сказал вдруг Арцыбашев, не глядя сунул так и не откупоренную бутылку с вином куда-то в темноту, нетвердым шагом пересек комнату и через несколько секунд вернулся, неся в левой руке предмет, сверкавший в пляшущих отсветах пламени, как обломок чистейшего горного хрусталя. – Вот, – сказал он, одним заученным движением с треском свинчивая алюминиевый колпачок. – Аква вита, эликсир жизни, неиссякаемый источник бодрости и вдохновения…
Юрий выбросил в камин истлевшую до самого фильтра сигарету и без возражений протянул Цыбе свой бокал – такой же, как у хозяина, в форме лилии на тонкой, сужающейся книзу граненой ножке. К вину он во все времена относился со сдержанным непониманием: от него у Юрия почти сразу начинала болеть голова и портилось настроение. Если уж пить, считал Филарет, то пить водку, и по возможности хорошую.
Цыба щедрой рукой наполнил бокалы и сделал неуверенный приглашающий жест бутылкой в сторону Елены. Та отказалась, качнув головой слева направо. В руке у нее горел рубиновым огнем почти нетронутый бокал, похожий в полумраке на огромный драгоценный камень. Она поднесла бокал к лицу и пригубила жидкое пламя, глядя на Юрия поверх бокала неестественно расширенными глазами. В течение нескольких секунд Юрий выдерживал этот взгляд, а потом отвернулся, испытав короткую вспышку стыда и раздражения. Раздражение было направлено не против Елены, а против него самого: какого черта понадобилось что-то выдумывать, когда все ясно уже давно.
Цыба уже стоял рядом и тянулся к нему своим бокалом, чтобы чокнуться. Оба бокала были наполнены до краев, и Юрий, внутренне содрогнувшись, в три огромных глотка выпил свою порцию, от которой настоящий Портос наверняка через десять секунд упал бы головой в камин, да там и остался бы – отныне, и присно, и во веки веков. Вытряхнув в камин последние капли, которых в бокале на самом деле не было, Юрий с подчеркнутой аккуратностью поставил хрустальную лилию на пол и снова потянул из кармана сигареты. В голове у него шумело, он чувствовал себя слегка оглушенным, как будто в нескольких метрах от него кто-то без предупреждения выпалил из гаубицы.
– Ну хорошо, – как сквозь вату донесся до него спотыкающийся голос Арцыбашева. – Ну ладно. Допустим, упал ты с лестницы.., допустим даже, что упал прямо на какого-нибудь генерала…
– На полковника, – поправил Юрий, нашаривая справа от камина кочергу и подкатывая к самому краю решетки пылающую головешку. От камина исходил сухой ровный жар, как в сауне, и он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на своей форменной белой рубашке.
– Ну на полковника, – продолжал Арцыбашев, не заметивший манипуляций Юрия с головешкой. – Какая разница? Плох тот полковник, который не мечтает стать генералом… Главное, что я верно ухватил суть. Значит, свалился ты по пьяной лавочке с лестницы, сшиб с ног этого полковника, да еще и сказал, наверное, что-нибудь.., этакое.., как всегда в общем.
– Угу, – сказал Юрий, рассеянно вытирая о брюки испачканные золой пальцы.
– Вот, – продолжал разглагольствовать Арцыбашев, для надежности придерживаясь за край каминной полки. Ему было горячо, но схватиться поблизости было больше не за что, кроме коварного чучела рыцаря, и он терпел, лишь изредка почесывая под мышкой, как одолеваемая блохами обезьяна. – Вот видишь! Ну поперли тебя из твоей разлюбезной армии, так что же теперь – конец света?
– Ну почему же обязательно конец света? – задумчиво сказал Юрий, выпуская в камин длинную струю подсвеченного огнем дыма.
– А потому, что ерунда получается! – немного агрессивно заявил Арцыбашев. – Этот твой таксопарк – разве место для тебя?! С твоими способностями, с твоим характером.., с твоим, черт возьми, аттестатом! Очухайся, Филарет, посмотри вокруг! Ты что лимитчик, который ишачит за прописку?
– Мой аттестат был так давно, – без тени сожаления сказал Юрий.
– Да и характер…
– Что ты знаешь про мой теперешний характер?
– Да пошел ты, – сказал Арцыбашев и от души сплюнул в огонь. В камине зашипело.
– Женя, – предостерегающе сказала позади Лена, но Цыба только отмахнулся.
– Вот все вы так, – с непонятной горечью сказал он и, взяв с каминной полки бутылку, посмотрел сквозь нее на огонь. Водки в бутылке оставалось всего ничего, граммов сто или и того меньше. Цыба протяжно вздохнул и со скрупулезной точностью разлил остатки “эликсира вдохновения” по бокалам. – Все вы так, – повторил он, – романтики великих строек, комсомольцы-добровольцы. Бегаете, кричите, отстаиваете высокие идеалы, учите нас, грешных, как жить и к чему стремиться… А как только приложит вас жизнь мокрой доской по морде, вы сразу в кусты – баранку где-нибудь крутить, дерьмо за кем-то разгребать и шипеть на тех, кто этой передолбанной жизни не боится, а держится у нее на хребте, даже когда силы кончились.
Он замолчал и резко выплеснул в рот водку.
– Ого, – сказал Юрий, вертя перед лицом свой бокал, – вот это речь. Честно говоря, раньше ты шутил помягче.
– А я и не думал шутить, – заявил Цыба. – Ленка правильно сказала, здоровенный ты стал, как шкаф. Как старый шкаф, до отказа набитый всяким старьем. Никак ты, братец, не поймешь, что время шуток давно кончилось. Некому теперь с тобой шутить, да и некогда.
