кем-нибудь, кто знает?
Телефон Валиевых молчал. Слушая длинные гудки, Юрий постучал себя по лбу согнутым пальцем: ну конечно! Машка' в детском саду, Ольга на работе, а толстяк Боцман, полосатый кот неустановленной породы, к телефону не подходит принципиально. Правда, смерть мужа далась Ольге тяжело, и она взяла на работе отпуск, который по графику полагался ей только в декабре, но, возможно, сидеть в пустой квартире оказалось еще труднее, чем работать, а прервать отпуск всегда проще, чем получить. “Позвоню вечером”, – подумал он, и эта мысль внезапно уколола его ледяной иглой в самое сердце: кто знает, где он будет вечером и будет ли вообще?
Он закурил, чтобы прогнать непрошенный холод, дернул книзу рычаг таксофона и, сверившись с запиской, настучал на клавиатуре номер Умара. На этот раз трубку сняли сразу, и голос, который послышался в наушнике, был до отвращения знаком Юрию.
– Умар? – спросил Филатов, хотя и так знал, с кем говорит. Из трубки вдруг потянуло ледяным кладбищенским холодком, но это была, конечно же, только игра воображения. Эта промозглая сырость, пропитанная густой вонью паленых тряпок, подгоревшего человеческого мяса, расплавленной резины и экскрементов, просто не имела права на существование здесь, в самом центре Москвы, в двух шагах от гостиницы “Космос”, уходившей в серое ноябрьское небо огромной изогнутой пластиной сплошного стекла, рассеченной на ровные прямоугольники несокрушимыми железобетонными конструкциями. Этот запах горелых и промерзших, загаженных, залитых кровью, припорошенных известковой пылью кирпичей существовал только в искалеченной памяти старшего лейтенанта Филатова, и он, тряхнув головой, отогнал галлюцинацию, навеянную звуками этого хрипловатого, с едва заметным акцентом голоса.
– А, это ты! – обрадовался Умар. – Здравствуй, брат! Я слышал, что ты меня разыскиваешь, и оставил тебе номер телефона.
– Для этого не обязательно было ломать дверь, – заметил Юрий.
– Твоя правда, брат, твоя правда! Но ведь и ты, когда искал меня, зачем-то избил моих людей. Я думал, может, тебе так больше нравится. Прости, если я ошибся. Я хотел сделать тебе приятное.
– Ладно, замнем, – проворчал Юрий. – Считай, что я на седьмом небе от счастья.
– Я рад, – жизнерадостно откликнулся Умар. В его голосе звучала насмешка, но Юрий, стиснув зубы, решил не обращать на это внимания. В конце концов, то, что он намеревался сказать, действительно заслуживало пренебрежительной улыбки. – Зачем ты искал меня, брат? – продолжал чеченец. – Мои люди, которых ты избил на вокзале, передали мне, что тебе нужна работа, которую я предлагаю.
– Твои бараны все перепутали, – с усилием выталкивая из себя слова, ответил Юрий. Ненависть душила его, но поддаться ненависти означало пойти на поводу у Разгонова и Понтиака. – Я собирался сказать тебе, чтобы ты оставил меня в покое. Чтобы ты забыл про меня. Если ты или кто-то из твоих людей еще раз встретится на моем пути – раздавлю голыми руками, как клопа. Если с кем-то из моих знакомых случится то, что случилось с Валиевым, я тебя из-под земли достану. Тебя, ты понял? Персонально.
– Ты избил моих людей только для того, чтобы сказать мне это? – Теперь голос Умара звучал высокомерно. – Я не боюсь тебя, русский. Я не стану тебя трогать, но и жертвовать своими деловыми интересами, чтобы выполнить твои глупые условия, я не стану. Я помню добро, которое ты для меня сделал, но нельзя быть братом и врагом одновременно. Так ведут себя глупый пес и глупая женщина. Глупого пса прогоняют со двора, а глупую женщину бьют плетью, пока не поумнеет.
– Плевать я хотел на твое красноречие, – сказал Юрий и попытался немного расслабить пальцы, сжимавшие телефонную трубку. Из этого ничего не вышло – кисть его руки и трубка словно срослись, суставы пальцев побелели от напряжения, и он боялся, что трубка вот-вот хрустнет и переломится пополам. – Языком болтать вы все горазды. Запомни, что я тебе сказал. Только попробуй сунуться – костей не соберешь. Забудь обо мне.
– Рад бы, но никак не получается, – сокрушенно ответил Умар и даже поцокал языком, демонстрируя искреннее огорчение. – У меня тут гости, и они очень хотят с тобой поговорить.
– Что? Какие еще гости? – начал было Юрий, но тут в трубке что-то щелкнуло, загремело, и до него ясно, словно с расстояния в несколько сантиметров, донесся голос Ольги Валиевой:
– Юра! Юра, это ты? Здесь какие-то кавказцы! Чего они от нас хотят, Юра?
– Ольга?! – Юрий чувствовал себя так, словно его только что от души двинули кованым сапогом в причинное место. – Что ты там делаешь? Где Машка?
– Машка со мной, – ответила Ольга Валиева, и по ее голосу было ясно, что она на грани истерики. – Они нас забрали и привезли сюда. Грозятся, что переправят в Чечню и продадут…
– Спокойно, – сказал Юрий, хотя сам не ощущал ничего, что хотя бы отдаленно напоминало спокойствие. – Никуда они вас не переправят. Скоро я вас оттуда заберу. Кстати, где ты?
Он говорил нарочно медленно, чтобы Ольга почувствовала уверенность, которой сам он не ощущал. Глупо было надеяться, что его просто так оставят в покое. Но почему их выбор пал на семью Валиевых? Кто, черт возьми, их надоумил? Неужели они следили за каждым его шагом?
Юрий сильно подозревал, что Ольга не в состоянии вразумительно ответить на его последний вопрос, но убедиться в этом ему не дали. В трубке опять послышался шорох и треск, и через мгновение в ней раздался уверенный голос Умара:
– Что скажешь, брат?
– Какой ты мне брат, сволочь! – ответил Юрий. – Отпусти их, или тебе не жить!
– Не сотрясай воздух, – сказал Умар. – Где твоя мужская гордость? Пустые угрозы не украшают мужчину, а твои угрозы так же пусты и безобидны, как звук, который получается, когда ишак портит воздух. Ты сделаешь то, что я скажу, иначе женщина и ребенок будут умирать долго и мучительно.
Юрий изо всех сил ударил кулаком по стене телефонной будки. Он понимал, что Умар прав, и радовался только тому, что вовремя отправил Таню из города.
– Чего ты хочешь? – спросил он, слушая свой голос словно со стороны и с приличного расстояния. Это был голос побежденного.
– Понтиак, – сказал Умар. – Когда он умрет, твои знакомые целыми и невредимыми попадут домой. Срок – три дня. На четвертый день Рустам отрежет женщине грудь, а девчонке ухо. Если, конечно, он не захочет для начала с ними позабавиться. Он настоящий мужчина, наш Рустам, и его хватит на них обеих. На пятый день – вторую грудь и второе ухо. И так дальше, день за днем. У человека много всяких отростков, которые можно удалять один за другим, и во время операции я каждый раз буду повторять им твое имя. Ты этого хочешь? И не пытайся отбить их. Тебе не заполучить их живыми, пока я не буду уверен в смерти рыжего борова.
– Я достану тебя, мразь, – прошептал Юрий в микрофон.
– Сначала ты достанешь Понтиака, – спокойно ответил Умар, и в наушнике зачастили гудки отбоя.
Юрий повесил трубку. Слева от него плыла в низких ноябрьских тучах стеклянная громада гостиницы, справа, как побитая собака, устало приткнулась к бровке тротуара ржавая кофейная “Победа”. Пистолет ощутимо оттягивал книзу пояс брюк, на запястье тикали “командирские” часы с поцарапанным стеклом. Он поднес часы к лицу и некоторое время тупо разглядывал циферблат, силясь понять, сколько сейчас времени.
Половина третьего, вот сколько. Что это значит – три дня? Трое суток с момента разговора или, может быть, три календарных дня? Тогда один из трех дней уже наполовину прошел. Это нечестно, черт побери!
Он спохватился и покачал головой. Похоже, он совсем спятил, если вспомнил о какой-то честности. Это же надо, до чего додумались: Ольга и Машка! Как будто им было мало смерти мужа и отца…
Он закурил, стиснув зубами фильтр сигареты, и решительно зашагал к машине. Ему пришлось трижды сильно хлопнуть дверцей, прежде чем норовистый замок защелкнулся, после чего “Победа” взревела разбитым двигателем и рывком тронулась с места.
Через две минуты моросящий дождь без предупреждения превратился в ледяной ливень, и на город опустились преждевременные сумерки, словно погода сговорилась с Умаром украсть остаток дня, чтобы поторопить Юрия Филатова.
