– И я кое-что узнал сегодня утром, – Потапчук не мог поверить, что Сиверову не известно о гибели электрика. Он не спешил с расспросами, опасаясь, что гибель Кузьменкова – дело рук Слепого. – На, почитай, – Федор Филиппович передал Глебу вырванный из сводки кусок текста и листки с милицейскими протоколами.
По тому, как Сиверов поменялся в лице, генерал понял, что о смерти электрика он узнал лишь сейчас из этой сводки, но, скорее всего, встречался с Кузьменковым в Питере. Внимательно все прочитав, Глеб отложил листки и прикусил губу.
– Можешь не уверять, что ты не убивал его, – сказал Потапчук, – и так ясно.
– Но подумали же об этом!
– Если бы людей судили за мысли, – усмехнулся генерал, – тюрем бы не хватило. Ты, Глеб Петрович, говорил с ним?
– Да. И должен заметить, содержательный получился разговор. Но не думал я, что наша беседа будет иметь для него такие последствия.
– Понимаю.
– Знал бы, по-другому бы действовал. Или за нами следили, в чем я сомневаюсь, или же он, дурак, кому-то проболтался.
– Сделанного уже не воротить. Что он тебе сказал Глеб?
Это он водил в номер проститутку и фотографа. У него были дубликаты ключей от входной двери на пожарную лестницу и от двери, ведущей в коридор.
– А нашим людям он не признался.
– По-разному можно спрашивать. Мне он через две минуты все как на духу выложил. Ключей при нем, конечно, не нашли? Я с ним прощался – ключи у него в кармане лежали. Или ваши люди в целях конспирации эту информацию из сводки убрали?
– Не нашли. А может, совпадение дурацкое, а, Глеб Петрович? Поговорил ты с ним, постращал, разнервничался мужик, выпил и в щиток полез…
– Да, а потом мертвый – ключи у себя из кармана вынул и спрятал где-то. Я у него сам эти ключи из кармана доставал и сам же назад положил.
– Да уж, совпадением тут не пахнет. Говори, что удалось узнать?
– Во-первых, проститутку зовут Эмма, и у нее есть, скорее всего, шестилетняя дочь.
– Скорее всего, есть, или скорее всего, шестилетняя? – уточнил Потапчук.
– Скорее всего, шестилетняя.
– А фамилия?
– Фамилии Кузьменков не знал.
– Имя она ему сама сказала?
– Да. Но, думаю, имя не настоящее – такой же псевдоним, как и Федор Молчанов. А фотографа зовут Эдуард.
– Аналогичный случай, – Потапчук разочарованно пожал плечами. – Мне важно знать, кто они на самом деле. Фотограф мог это имя всего один раз использовать, исключительно для знакомства с электриком. Согласен, но проститутка – совсем другое дело. Мало кто знает их настоящие имена, обычно они пользуются кличками или псевдонимами, это для них что-то вроде рекламы. А значит, Эмма именно под этим именем может быть известна многим.
– Кто давал Кузьменкову распоряжение открывать дверь?
– Уж конечно, не директор гостиницы. С электриком контачили только Эмма и Эдуард.
– Но номер же кто-то заказывал?
– Кузьменков и заказывал. На него фотограф выходил.
– По моему разумению, фотограф – из бывших сотрудников КГБ или МВД. Скрытую оперативную съемку вел исключительно по правилам.
Профессия довольно-редкая, я составил список всех, кто этим занимался. И точно могу тебе сказать, ни одного Эдуарда среди них нет.
– Фотограф, скорее всего, питерский.
– Я по питерскому управлению в первую очередь проверял.
– А вот проститутка московская.
– Откуда знаешь?
– Кузьменков сказал, говорок у нее характерный. Да и приезжала она в гостиницу на моторе, с увесистой сумкой.
– Сколько ей, по-твоему, лет? – Потапчук разложил на столе фотографии, найденные возле мертвого полковника Самохвалова.
– Лет двадцать пять-двадцать шесть. Баба тертая, хотя сохранилась неплохо. Думаю, работает в последнее время немного, пьет в меру, наркотики не употребляет. Денег на массаж и на дорогих парикмахеров не жалеет.
– Ты о Москве сказал – это уже что-то, – приободрился Потапчук, внимательно рассматривая фотографии. Потом взял лист бумаги и прикрыл тело женщины, словно нагота его смущала, оставив лишь голову. – Прическа у нее, как я понимаю, хотя и профан в этом деле, модная, дорогая.
Такую не в каждой парикмахерской сделают, ведь прическа для каждого парикмахера – это как почерк для каллиграфа. Хороших мастеров не так уж и много, они друг друга знают. Показать им фотографии, возможно, кто-нибудь свою руку и узнает.
– Возможно, – согласился Сиверов, но сделал это довольно вяло, словно бы предложение Потапчука было лишено здравого смысла.
– Ты считаешь, не выгорит?
Глеб отодвинул лист, которым на снимке было прикрыто тело проститутки.
– Нет, почему же. И парикмахер, и, возможно, массажист узнают ее. Но где гарантия, что не повторится история с Кузьменковым? Подумайте, Федор Филиппович, кто парикмахеру дороже: следователь, который расспрашивает о клиентке, или сама клиентка, которая ему платит? Может, и узнает, да только вашему человеку скажет, что видит эту женщину впервые. А потом известно: телефонный звонок, мол, так и так, Эмма, искали тебя из ФСБ, фотографию показывали, ты голая снята с мужиком. Она заляжет на дно, и ее уже ничем не подковырнешь.
– Хорошо, что ты предлагаешь?
– Эта женщина – будем ее условно звать Эммой, – проститутка. Надеюсь, вы не сомневаетесь?
– Нисколько.
– Причем проститутка высокого класса. Как вы знаете, Федор Филиппович, высших учебных заведений, в которых готовили бы проституток, не существует… А так было бы легко, обратились бы в ректорат, дайте, мол, список ваших выпускниц-отличниц, тех, что с «красными дипломами» из стен заведения вышли…
Генерал улыбнулся, представив себе подобный институт или, еще лучше, академию с аудиториями, кабинетами, лабораториями и со всем необходимым оборудованием – от кроватей под балдахином до придорожных кустов.
– А ведь такие заведения существуют, – напомнил ему Глеб.
– Проституток слишком много, чтобы мы могли всех профильтровать.
– Не обязательно фильтровать всех, достаточно вычислить, к какой категории она относилась.
Начинала она свою деятельность довольно давно, лет восемь назад. Если Эмма и впрямь одна из первых в своей профессии, то ставки у нее были высокие, в валюте, наверняка спала с иностранцами. В таком случае обходиться без сутенера она не могла. Дорогих гостиниц системы «Интурист» тогда было не очень много. В тех, где селили иностранцев, непременно имелся швейцар, он-то и пропускал проституток. Швейцары – народ ушлый, глаз у них наметан, они проституток, которые им деньги платят, хоть сзади, хоть сбоку узнают.
– Сколько лет прошло, – вздохнул Потапчук, – не все швейцары в дорогих гостиницах на своих местах остались.
– Федор Филиппович, все, что касалось иностранцев и гостиниц, было под контролем КГБ и милиции. В архивах наверняка есть их имена, фамилии и адреса.
