– Мы всех обыскиваем, – охранник ловко прошелся ладонями по куртке Глеба. Искал он, естественно, не столько оружие, сколько спиртное, которое многие, особенно студенты, норовили пронести с собой.
– Входной билет – пятьдесят тысяч, – предупредил второй охранник, исполняющий одновременно обязанности кассира.
Эти ребята сразу не понравились Сиверову – слишком нагло себя вели.
«Значит, основная прибыль „Титаника“ не от посетителей, иначе с ними обходились бы повежливее. Скорее всего, под крышей клуба делаются не очень законные делишки. А чего еще ждать от бывшего сутенера?» – размышлял Глеб, покупая билет.
К нему сразу же подошел третий охранник со штампом и штемпельной подушечкой. Припечатанный к запястью Глеба, штамп не оставил на коже никаких видимых следов. Но суть этой операции прояснилась, когда Сиверов увидел небольшую трубку, укрепленную на железной стойке: трубка излучала слабый фиолетовый свет. Глеб поднес к ней руку, и штамп засветился зеленоватым цветом.
«Ультрафиолет и специальная бесцветная краска», – вспомнил Сиверов и усмехнулся.
В голове всплыли детские впечатления, когда он с отцом впервые попал в цирк. Тогда его удивило, как ярко светятся в полутемном зале белые рубашки, кружева на платьях.
– Это что, вместо билета?
– Конечно. Билет другому передать можно, а такой – разве что вместе с рукой.
– Логично.
Когда Сиверов вошел в зал, где было не меньше ста танцующих, ему в нос ударил сладковатый запах марихуаны. Последние сомнения развеялись, когда он увидел, что в баре вместе с сигаретами продают поштучно «Беломор». В адском освещении то зажигающихся, то гаснущих цветных ламп трудно было что-нибудь рассмотреть.
Лишь бар и музыканты высвечивались прожекторами. Девчонок и парней было примерно поровну. Пили в основном пиво из высоких прозрачных пластиковых стаканов, поскольку более крепкие напитки стоили дорого. Здесь пили, курили и танцевали одновременно. Музыкальная группа располагалась на металлическом балконе под деревянными фермами перекрытий. В зале клубился дым.
«Хорошо хоть не попсу какую-нибудь играют», – подумал Сиверов, к року он относился с большим уважением, чем к легкой эстрадной музыке. Вдоль стен пробраться было невозможно: с пивом, с сигаретами сидели повсюду – и за столиками, и на ступенях. Поэтому Глеб, лавируя среди танцующих, пересек зал по диагонали. Единственным местом, где мог находиться хозяин заведения, была проекционная, куда вела узкая, крутая, как на корабле, металлическая лестница. Внизу, у самого ее подножия, стояли двое охранников – крепкие молодые парни в камуфляже. Еще один дежурил на площадке, откуда пристально всматривался в зал. В проекционных амбразурах ярко горел свет, сквозь них виднелась часть потолка, покрытая звукопоглощающими плитами, да несколько галогенных лампочек.
Пока на Глеба никто особенного внимания не обращал, хотя он довольно резко выделялся среди посетителей ночного клуба. Во-первых, возрастом: трудно было найти здесь человека старше тридцати; во-вторых, он так и не снял теплую куртку, лишь расстегнул ее.
Но когда Сиверов подошел к лестнице, ведущей в проекционную, двое охранников тут же перекрыли ему путь.
– Куда? – грозно спросил один из них.
– Гудкович у себя?
Они понимали друг друга лишь по движениям губ да по жестам, так громко гремела музыка.
– Туда нельзя, – охранник выставил ладонь, останавливая Глеба.
– А если мне надо?
– Он занят, никому встречу не назначал.
Можно было, конечно, отпихнуть охранников и попытаться прорваться наверх, но к чему поднимать шум, к чему лишний раз привлекать к себе внимание? Сиверова уже разглядывал и охранник, стоявший на площадке.
«Главное, он здесь, – размышлял Глеб, – но, наверняка, в отличие от Ивана Сидоровича, бывший сутенер не настроен на откровенность, к нему еще надо подход найти, двадцаткой его не купишь».
За стеклом проекционной Сиверов разглядел троих мужчин: один из них изучал зал, вплотную приблизившись к стеклу, двое других стояли у него за спиной. Надо было осмотреться и придумать способ, как надавить на хозяина заведения, заставить его быть откровенным.
Глеб устроился возле стойки и подозвал бармена:
– Кофе, минералку и две папиросы.
Бармен с каменным лицом исполнил заказ. Папиросы он подал на блюдечке, подстелив под них салфетку.
Глеб понюхал одну из них, затем размял в пальцах.
– Я не такой «Беломор» привык курить, – подмигнул он бармену и улыбнулся.
– О чем это вы? Хорошие папиросы – питерские, качественный табак.
– Но бывает и другая начинка, получше.
– Не понимаю.., не встречал, – строил из себя дурачка бармен, словно не въезжал, что посетителя интересует, где можно купить травку, чтобы набить ею папиросы.
– Чувствую, – Глеб потянул носом, – я здесь не один любитель хорошего табака.
– Это вам только кажется, ошибаетесь, – развел руками бармен.
– Но я же могу отличить один дым от другого, вкусный от невкусного.
– Если вы имеете в виду травку, то у нас заведение приличное. А запах – так это от сценического дыма, – и бармен указал рукой на балкон, где играли музыканты. Из дымогенераторов валили белые клубы, ярко расцвеченные прожекторами.
– Значит, я ошибся?
– Ошиблись, – и бармен принялся наливать пиво.
«Осторожный, сволочь! – подумал Сиверов. – Конечно, вряд ли он сам торгует наркотиками, опасное это занятие, бар всегда проверить могут. Но наверняка в зале есть несколько ребят, приторговывающих травкой, вроде бы пришедшие со стороны, но работающие на Гудковича. Сейчас я их вычислю».
Однако сделать это было довольно сложно, слишком интенсивно сходились и расходились люди в зале, перебираясь от одной компании к другой. Глеб зажал две папиросы в пальцах и посмотрел вокруг.
Его взгляд остановился на девушке лет восемнадцати в узких потертых джинсах и легкой мятой блузке. На шее у нее вместо крестика висела гусиная лапка – знак пацифистов.
Девушка с отвращением курила сигарету с фильтром, глаза ее были полны желания, но не близости с мужчиной, а совсем другого рода. То, что она начинающая наркоманка, Сиверов понял с первого взгляда. Во-первых, за внешностью особо не следит, к одежде равнодушна. Какая уважающая себя девушка будет ходить в нечищенных мужских ботинках и мятой блузке! Во-вторых, все ее существо жаждало одного – словить кайф. Не требовалось быть психологом, чтобы определить это.
Да, блеск ее глаз Сиверова не обманул!
Глеб поднял зажатые в пальцах две папиросы и подмигнул. Девушка сначала не поверила такому счастью, улыбнулась. Затем радость сменилась подозрительностью: а вдруг он из управления по борьбе с наркотиками и провоцирует ее? Но жажда выкурить косяк, да еще на халяву, все-таки взяла верх, и девушка побыстрее, чтобы Сиверов не переключил свое внимание на кого-нибудь другого, подошла к нему, молча стала рядом.
– Вот, проблема, – Глеб хлопнул ладонью по сиденью рядом с собой. – Выкурить охота, да не знаю, где взять. А ты, смотрю, девочка ушлая. Мне от тебя больше ничего не надо, я даю деньги, ты делаешь два косяка, и делим – каждому по одному. Идет?
Глубоко вздохнув, девушка решилась:
– Деньги давай.
Они едва слышали друг друга из-за грохота музыки.
– А ты, взяв деньги, не убежишь?
