– Да что тут думать? Эдик – пидар. Это все знают. Передозировка наркотика пойдет? – предложил Груздов, похрустывая усталыми пальцами..
– Нормально, – кивнул Бутаков, – передозировка – всегда хорошо. Пидар-фотограф стал наркоманом – никто ничего не заподозрит. Только никаких следов, никаких отпечатков!
– Уж это мы постараемся, чисто сделаем, Григорий Германович.
– Постарайтесь, ребята. А потом сразу же и бабу убрать, она нам тоже не нужна.
– Савину, что ли?
– Да, ее, – подтвердил Бутаков, посмотрев на своих подчиненных.
– А ее как?
– Как хотите. Времени у нас в обрез, надо действовать быстро.
– Быстро, так быстро, – пожал плечами Кириллов и резко поднялся с кресла.
– Держите меня в курсе, ясно?
– Так точно, – по-военному ответил Аркадий Груздов.
– Ты мне не козыряй и каблуками не щелкай, дело серьезное.
– Ясно, ясно, это я по привычке…
– Больше не надо, понял, Аркадий?
– Понял, Григорий Германович.
– Ну, смотрите, ребята. Вперед, за дело. Завтра утром позвоните, доложите.
– Хорошо.
– Звоните на сотовый.
– Лады.
Кириллов и Груздов покинули офис. Григорий Германович открыл дипломат и положил перед собой лист бумаги, на котором был отпечатан список фамилий. Против многих фамилий стояли крестики, такой же крестик, но пока еще карандашом, немного подумав, Бутаков поставил и рядом с фамилией «Климов».
«Ну вот, и ты попался, Андрей Борисович. Теперь и ты у меня на крючке. Надеюсь, не сорвешься я тебя подсеку аккуратно. Наживку ты заглотил теперь осталось тебя немного поводить и выт? шить, – цинично рассуждал Бутаков о том, как будет обрабатывать генерала ВДВ Климова. – А твоя бригада нам понадобится, главное, чтобы она осталась на месте. Мне поручили, я это сделаю, ты будешь нейтрализован».
Еще раз Григорий Германович пробежал список глазами, потом устало откинулся на спинку кресла. Было уже за полночь, причем далеко за полночь. Он поднялся, подошел к окну и, отодвинув планку жалюзи, выглянул во двор. Груздов и Кириллов садились в автомобиль.
«Эти не подведут. Они у меня тоже на крючке, в случае чего, сдам с потрохами. Хотя, что толку их сдавать, они и так никуда не дернутся, у них руки в крови по самые плечи».
В половине шестого Эдуард Вяткин, смертельно уставший, приехал к себе домой с презентации. Машину бросил у подъезда и с двумя кофрами на плечах, тяжело груженый, двинулся домой. Он поднялся на седьмой этаж, отпер дверь, кофры поставил на длинную скамью, туда же бросил одежду.
«Перекусим и за дело».
Вяткин включил автоответчик. За время его отсутствия записалось несколько звонков, но все они были неважные, и Эдуард лишь скривился.
Глаза фотографа поблескивали, от усталости его покачивало.
'Чай, чай.., крепкий чай – вот что меня спасет.
И парочку таблеток для возбуждения'.
Пока чайник закипал, он уже успел сделать себе два огромных бутерброда: один – с ветчиной, второй – с холодной телятиной. Быстро их съел, запивая горячим крепким чаем, затем проглотил таблетку и через десять минут почувствовал прилив бодрости. Глаза уже не блестели болезненно и воспаленно. Эдуард включил музыку и направился в фотолабораторию. Самое главное – это пленки, те, которые хранились на дне кофра. Он быстро их проявил, а пока пленки сохли, выпил еще чашку чая. Затем начал просматривать негативы.
«Отпечатаю все, чего бумагу жалеть! Пусть Бутаков сам выбирает».
Квартира у Эдуарда Вяткина была трехкомнатная. Маленькую комнату занимала фотолаборатория, оснащенная так, что мог позавидовать любой фотограф. Лаборатория была самой современной, и стоило все это огромных денег. Но она себя окупала, и окупала сторицей.
Вяткин не бедствовал. Жил он, естественно, не только на те деньги, которые платил ему Бутаков:
Эдуард неплохо подрабатывал в журналах и во всевозможных бульварных газетенках. Там, правда, платили ему не так уж много, но зато к качеству особо не придирались.
«Ничего себе! – Эдуард восхищенно присвистнул, облизывая пересохшие губы, когда один за другим начали появляться отпечатки. – Ну дает, ну молодец! – снимки были не просто хорошими, а замечательными, мужчина на фотографиях получился прекрасно. – За такие снимки у Бутакова можно и премию сорвать».
Хотя Григорий Германович, и Вяткин знал это, за хорошую работу всегда и сам расплачивался соответственно. В скупости или недальновидности обвинить его было невозможно: платил Бутаков всегда щедро, как бы даже вперед, на перспективу.
Зазвонил телефон. Вяткин стряхнул пепел с рукава и потянулся к трубке.
– Алло, – устало сказал он в микрофон.
– Ну что, работа сделана? – раздался знакомый голос.
Поскольку с ним не поздоровались, Эдуард решил ответить взаимностью и сразу перешел к делу:
– Через полчаса или, точнее, минут через сорок снимки будут сухие.
– Можно приехать забрать?
– Да, можно. Но лучше завтра. Я очень устал, хочу отдохнуть.
– Завтра, между прочим, уже давно наступило, – заметил Кириллов, а это был именно он, и добавил:
– Так что, скоро будем.
– Завтра – это днем, я имею в виду.
– Нет, не получится. Мы тоже, Эдуард, люди подневольные, нам велели сейчас забрать.
– Ну, тогда приезжайте. А «это самое» привезете?
– Привезем.
– В таком случае, я тем более не в претензии, – Вяткин приободрился, положил трубку и занялся просушиванием фотографий.
Он ходил по комнате, пил чай, курил, потирал руку об руку, наблюдал за тем, как медленно прокручивается барабан глянцевателя. Дело было сделано, можно сказать, деньги уже в кармане. А как потратить их, Эдуард уже придумал.
Снимки высохли. Он сложил их в две аккуратные стопки, рассовал по конвертам. Затем долго возился с негативами, прекрасно зная, что Бутаков и его люди всегда требуют не только снимки, но и негативы к ним.
– Хитрые, не оставляют следов! – запаивая в пластик негативы, бормотал фотограф, – захотел бы, мог бы дубликаты сделать, но.., лень.
В дверь позвонили. Вяткин включил свет в лаборатории и неторопливо двинулся к входной двери. Он заглянул в глазок. Лев Кириллов улыбался. Эдуард повернул ключ, отодвинул стальную щеколду из нержавейки и впустил гостя. Гость оказался не один.
– Доброе утро, – усмехаясь, сказал Кириллов и протянул руку.
– Мокрая, – объяснил Вяткин.
Кириллов потряс руку фотографа за запястье.
Аналогичным образом поздоровался и Аркадий Груздов.
– Ну, что, работа сделана?
– Сделана, – подтвердил Эдуард, поглядывая на дипломат в руках Груздова.
