«ты».
– Тебе будет так легче? – спросил Глеб почти шепотом.
– Идем, – произнесла Лада, сняла туфли и, держа их в руке за ремешки, пошла босиком по воде.
Они обогнули несколько каменных глыб и оказались у небольшой уютной бухточки, где, обложенный камнями, еще тлел костер. Угли уже успели подернуться черной сеткой пепла, и только ветер, иногда налетая на кострище, выдувал из-под черных угольев маленькие синие язычки пламени.
Женщина присела на камень, и ее лицо то выхватывалось из темноты призрачным светом, исходящим от тлеющих углей, то вновь терялось во мраке.
– Почему ты оказалась с Валентином в этой довольно странной компании? – спросил Глеб.
– А ты, Федор, что, журналист, и решил вот таким способом выведать у меня кое-что для очередной статьи?
– Мне просто интересно. Я абсолютно случайный человек, хотя и меня не покидает чувство, что знал тебя раньше.
– Это банально, – рассмеялась Лада.
– Да, но не на берегу мори, когда смотришь в темноту.
– Ты смотришь на меня, – сказала женщина. – А ты?
– А я боюсь, что ты это заметил.
– Я знаю о тебе немного больше, чем ты думаешь, – признался Глеб.
– И что же?
– Например, я знаю, что твой отец был крупным партийным чиновником.
– Да? – чуть слышно произнесла Лада.
– И если тебе теперь приходится быть в компании вместе с Валентином, то скорее всего, он уже умер.
– Два года тому назад, – негромко произнесла женщина, а затем вскинула голову и посмотрела в глаза Глебу.
Тот выдержал ее взгляд.
– Ты прав. Я должна тебе рассказать о себе, хотя бы в благодарность за то, что ты подарил мне этот вечер.
– Уже ночь, – напомнил Глеб.
– Подарил ночь – это звучит двусмысленно, – женщина улыбнулась и протянула к костру руки. – Сперва все шло довольно хорошо. Отец успел приготовить себе запасной аэродром прежде, чем потерял должность. Он, как и большинство его друзей, занялся банковским делом. Меня мало интересовало, что там отмывается – партийные деньги или криминальные. Как ты, думаю, успел заметить, Федор, я не из тех людей, которые задумываются, откуда берутся деньги. А затем появился Валентин. Отец с годами сдал, и тот все больше и больше прибирал дело к своим рукам. И вот однажды вечером отец пожаловался мне, что уже не может уследить за всеми операциями банка. А потом у него случился сердечный приступ. Такое бывало и раньше, я, честно говоря, не сильно беспокоилась и даже позволила себе пойти в гости к одной из своих подруг и осталась у нее ночевать в то время, когда отец был в больнице. А наутро, когда пришла проведать его, узнала, что он скончался. Ты не подумай, я очень любила его и даже не подумала о деньгах.
Прошло еще две недели, когда я поняла, что мне больше не на что жить. И тогда я пришла к Валентину, абсолютно не представляя, каким образом могу получить хоть что-то из отцовских денег. Он показал мне какие-то документы, убеждал, что отец ничего, кроме зарплаты, в правлении банка не получал и не владел никакими акциями. Короче, он довел меня до слез и дал понять, что без него я и гроша ломаного не стою.
– А потом? – поинтересовался Глеб.
– А потом он предложил встретиться в ресторане и обсудить наши дела не в такой официальной обстановке.
– И ты, конечно, согласилась?
– А что мне оставалось делать? Это вам, мужчинам, жить легче. Каждый из вас способен, если захочет, сделать свою жизнь сам.
– Ты тоже сделала свою жизнь сама.
– Но назвать это жизнью довольно сложно. Нет, ты только не подумай, Федор, я не жалуюсь тебе. Ты сам просил рассказать, хоть я понятия не имею, на кой черт тебе сдалась моя исповедь. Другой бы на твоем месте, думаю, уже воспользовался бы моментом…
– Ты только не говори, Лада, «моей слабостью».
– Нет, к любви я отношусь прагматично. И если отдаюсь мужчине, то не пытаюсь представить дело так, будто бы только он один получает удовольствие.
Глеб хотел услышать от Лады другие слова и понимал, что эти слова готовы сорваться у нее с губ, она только прячется за грубостью, представляя себя цинично-раскрепощенной.
– А ты хотела бы изменить свою жизнь?
– Это невозможно, – усмехнулась Лада. – Слишком я люблю деньги и спокойную жизнь.
– Спокойной твою жизнь назвать трудно.
– Это только сейчас. Надеюсь, мне все-таки удастся вырвать у Валентина свои деньги, и тогда я пошлю его к черту.
Лада зябко повела плечами, и это не могло укрыться от Глеба. Все происходило не совсем так, как ему мечталось. Слишком уж буднично и откровенно.
Он поднялся, подошел к женщине и обнял ее за плечи сзади. Та запрокинула голову и приоткрыла губы. Глеб наклонился, поцеловал ее, почти не испытав при этом возбуждения.
– Я тебе не нравлюсь? – спросила Лада.
– Ты мне не нравишься такой.
– Какой именно? – Лада прикрыла глаза. – Я умею быть разной, ты только подскажи.
– Все нужно делать так, словно это происходит впервые, – Глеб прикрыл глаза и его руки скользнули в разрез ее рубашки.
– Тогда это называется обманом, – Лада перехватила его руки и прижала к своей груди. – Можно притворяться сколько угодно, но новизна чувств никогда не возвращается.
– А ты задумайся, – посоветовал Глеб, – вспомни, как это было в первый раз.
– Ты начинаешь меня испытывать, – шепотом отвечала женщина, – но только запомни, если я вернусь в памяти в прошлое, то меня не будет здесь, с тобой.
– А я вернусь в свое, и мы затем вновь встретимся здесь, на берегу.
Он опустился на одно колено, положил голову женщины себе на руки и принялся слегка раскачивать ее, словно бы хотел убаюкать.
– Мне так хорошо, что не хочется ничего большего, – говорила Лада, а руки ее тем временем обвили Глеба за шею, и они вновь поцеловались.
Уже лежа на гальке пляжа, и Глеб, и Лада вслушивались в шорох камней, и каждый из них вспоминал шелест газетной бумаги на полу кладовки, подготовленной к ремонту.
– Лада… – шептал Глеб, ловя губами мочку ее уха. Женщина уворачивалась, но только сильнее прижимала к себе мужчину.
– Лада… – повторял Глеб.
А та молчала, не называя его по имени. Затем Лада присела на корточки, сбросила через голову рубашку. Куртка Глеба полетела на гальку, сверху он бросил майку. Мужчина и женщина стояли: Глеб – опустив руки, Лада – скрестив их на груди.
– Ты боишься, что я увижу тебя? – Сиверов взял ее за запястья и отвел руки от груди.
Лада молча расстегнула ремень джинсов. Скользнул вниз ползунок застежки.
Она освободилась от одежды, и уже не стесняясь своей наготы, посмотрела на Глеба. Тот, не сводя с нее взгляда, тоже принялся раздеваться.
Но лишь только Глеб сделал к женщине один шаг, та развернулась и побежала к морю. Он догнал ее уже в воде, когда она успела отплыть от берега и, перевернувшись на спину, смотрела в звездное небо.
