К удивлению Грязнова, сумасшедшие боялись не просто трупа, а целого трупа. Расчлененный, он уже для них не был страшен: ни вцепиться, ни укусить не мог, лишь отрубленную голову и руки они обходили с опаской. Грязнов не мог удержаться, чтобы не закурить. Его поташнивало, хоть он в своей жизни насмотрелся всякого, но человеку с относительно нормальной психикой привыкнуть к виду размозженных костей и отрубленных конечностей практически невозможно.
О чем-то по-своему мыча, Марс со Сникерсом не спеша отправились к черному ходу, а затем появились с большим, литров на двадцать, баком из нержавейки, закрытым герметической крышкой. Несли они его осторожно, боясь споткнуться. На этот раз Валерий не подгонял их, не хватало еще, чтобы психи облились кислотой, ведь она для другого нужна.
– Открывай, – скомандовал Валерий, сам удивившись тому, как спокойно прозвучал его голос.
Крышку отбросили, и тут же Грязнов почувствовал едкий запах кислоты. Не помогало даже и то, что дул свежий осенний ветер, влажный, бодрящий.
– Голову и руки внутрь!
– Кто? – спросил Васька, глядя на Грязнова невинными глазами.
– Ты, урод!
– А может, кто-нибудь из них?
– Ты, я сказал!
– Хорошо, только потом мне эта свинья сниться будет, – рассудительно заметил сумасшедший и, отыскав в траве две палки, подцепил ими сначала одну кисть, потом другую. А вот голову ему никак не удавалось взять двумя палками, та выскакивала и с глухим звуком падала на землю.
Потеряв терпение, Грязнов выругался и, взяв отрубленную голову за волосы, осторожно опустил ее в кислоту.
Жидкость уже бурлила, извергая из себя пар и нестерпимо едкий запах.
– Скажи, пусть разрубят то, что осталось, и упакуют в мешки, – Грязнов вытащил из-за пазухи сверток черных мешков для мусора в заводской упаковке и моток капронового шнура. – Только скажи, чтобы аккуратно делали, на два узла завязывали, а не на бантик, психи долбаные!
Марс со Сникерсом, даже не препираясь, принялись за дело. Грязнов слышал, как глухо опускается на мертвое тело топор, как хрустят кости, как с писком лезвие вытаскивается из мокрого дерева. А Васька стоял возле бака с кислотой и, с интересом заглядывая вовнутрь, помешивал содержимое кривой толстой палкой. Время от времени он доставал палку и смотрел на почерневшее от кислоты дерево, от которого поднимался едкий пар.
Сперва в баке раздавался глухой мягкий стук, затем удары стали звонче.
«Значит, мягкие ткани уже растворились, череп стучит, – отметил про себя Грязнов, – еще с полчаса, и от них следа не останется.»
Он обернулся. Марс со Сникерсом уже рассовали по пакетам расчлененное тело и теперь деловито опутывали черные пакеты капроновым шнуром. Завязывали, как и распорядился Грязнов, на два узла. Завязывая первый, Сникерс придерживал его пальцем, чтобы не расползался, а Марс тут же сверху затягивал второй.
Одну за другой Грязнов выкурил четыре сигареты. Наконец Васек вынул палку из бидона с кислотой, та наполовину стала короче..
– Вроде все, не стучит уже.
Грязнов заглянул в чан: в мутной жидкости, все еще дымившейся', плавали на поверхности клочья волос.
– Понесли! – распорядился он и повел Марса со Сникерсом, сгибавшихся под тяжестью бака, к асфальтированной дорожке. – Сюда, – показал он рукой на решетку ливневой канализации.
Ловко, почти ничего не расплескав, сумасшедшие вылили дымящуюся кислоту в ливневый колодец. Марс заглянул на дно бидона и замычал, показывая туда пальцем. Сникерс попытался было сунуть туда руку, но Васька ударил его по пальцам.
– Чего там?
Васька присел на корточки и осторожно заглянул в бидон, придерживая рукой откидную крышку.
– Зубы там золотые, два, – радостно сообщил он.
– Вытряхивай и их.
– Золото.., не надо, – покачал головой Васька.
– Вытряхивай, я сказал!
Жалобно звякнув о дымящуюся стальную решетку, коронки упали на дно колодца.
– А теперь – носить сюда воду, двадцать бидонов, пока запах не исчезнет.
Грязнов еще хотел сказать, чтобы убрали клочья волос с решетки, но потом понял, что вода смоет их. Психи – народ такой, что, если сказал им десять, значит, принесут десять бидонов воды. Скажешь двадцать – будет двадцать, а прикажешь всю ночь носить, будут таскать, пока не упадут от усталости, отлежатся и вновь примутся носить.
Пока сумасшедшие таскали воду и сливали ее в ливневую канализацию, Грязнов подогнал машину к пню, и Васька загрузил в багажник мешки с расчлененным трупом. Предварительно Грязнов застлал багажник клеенкой, прихваченной из ординаторской.
– Садись, Васька, прокачу.
Сумасшедший недоверчиво поглядел на Грязнова. Мало кому из сумасшедших выпадало счастье не только проехаться на машине, но и покинуть территорию психиатрической лечебницы.
– Правда? – радостно поинтересовался он.
– Садись, с ветерком прокачу.
Они проехали километров двадцать сперва по шоссе, затем свернули на проселок. Здешние места Грязнов знал отлично, ориентировался без карты. Тут сразу возле леса начинались заросшие мелиоративные каналы. Их уже давно никто не чистил, болото постепенно возвращало когда-то отвоеванную людьми у него территорию.
Мешков с кусками человеческого тела Васька уже совсем не боялся, хватал по два, засовывал их под мышки и, ловко перескакивая с кочки на кочку, мчался по болоту.
Мешки он рассовывал под коряги, чтобы их не скоро нашли, чтобы к ним раньше людей подобралась всякая плотоядная живность.
Глава 7
Мир вокруг Бориса Рублева качнулся, вернее, ему показалось, что земля уходит из-под ног, а он сам превращается в микроскопическую песчинку, затерянную в бескрайнем мироздании. Но голос Сергея Никитина вернул его к реальности.
– Можно еще чаю?
– А, что… Чаю? Конечно можно, Серега! Извини, я задумался.
Через полчаса Комбат негромко произнес:
– Ну что, Сережа, ты, наверное, хочешь спать?
– Нет, не очень, – осоловело ответил мальчишка.
– Но ведь ты давно не спал.
– Да, не спал, – невнятно пробормотал Никитин, – ну и что.
– Я думаю, тебе не помешает отдохнуть. А я займусь делами.
– Какими делами? – настороженно поинтересовался паренек.
– Есть дела, дорогой. Помимо тебя есть дела. И так каждый день.
От слова «дорогой» Никитин вздрогнул. Комбат это уловил, но он не понял, с чем связана такая реакция на вполне безобидное слово.
– Пойдем, я тебя положу.
Сережа выбрался из-за стола, еще раз на него глянул так, словно он видит в последний раз такое
