Анны Баклановой. Она до двенадцати часов просидела в райотделе, дожидаясь Чудакова. Наконец какой-то деловитый и озабоченный хлыщ в штатском снизошел до того, чтобы сообщить ей, что Чудакова сегодня уже не будет; он на операции и вряд ли освободится раньше восьми вечера.
Из райотдела она с тяжелым сердцем отправилась туда, где накануне оставила машину. Анна почти не сомневалась, что «гольф» угнали или разобрали до винтика, но, к ее удивлению, Варечка оказалась на месте и выглядела как всегда. Думая о своем, Анна механически отперла дверцу, села за руль и вставила ключ в замок зажигания. На приборной панели лежала забытая ей в спешке пачка сигарет. Бакланова вытряхнула из нее сигарету и чиркнула колесиком зажигалки. Сигарета в ее дрожащих губах прыгала, как живая, и Анна не сразу попала ее пляшущим кончиком в огонек зажигалки. Ей все время чудилось, что, пока она вот так бесцельно сидит, никуда не двигаясь и ничего не предпринимая, откуда-нибудь непременно вынырнут двое вчерашних здоровяков на своей темно-синей «тойоте», вытряхнут ее из машины, заткнут рот и увезут в какое-нибудь тихое местечко, где ее можно будет без помех допросить, а потом и прикончить.
Представив себе эту картину во всех леденящих кровь подробностях, Анна поспешно потянулась к ключу зажигания и тут же бессильно уронила руку на колени, вспомнив, что Варечка объявила забастовку.
Нужно было выбираться из машины и искать буксир.
Анна тяжело вздохнула, уже в который раз за последние полгода подумав, что пора менять машину. Варечка послужила ей хорошо, но теперь срок ее службы, похоже, подошел к концу.
Она наудачу повернула ключ. Стартер закудахтал, пытаясь вдохнуть жизнь в мертвое железо.
– Давай, Варечка, – попросила Анна, вдавливая педаль газа в пол кабины, – давай, милая!
Словно вняв ее просьбам, Варечка вдруг глухо чихнула, содрогнувшись всем корпусом и выбросив из выхлопной трубы сизое облако дыма, пропустила один цилиндр, снова вздрогнула и завелась, огласив окрестности победным ревом. Анна поспешно сняла ногу с педали газа, чувствуя, что вот-вот расплачется. Она захлопнула дверцу, включила указатель левого поворота и отчалила от бордюра, чуть не угодив при этом под колеса проносившегося мимо тяжелого самосвала.
Водитель самосвала, отчаянно сигналя, круто вильнул влево. Анна похолодела, уверенная, что тот сейчас остановится, выйдет из машины и сделает с ней то, что не удалось сделать бандитам – вытрясет душу.
Но водитель самосвала, по всей видимости, сильно спешил: вернувшись на свою полосу, он сильно газанул, окутавшись непрозрачным черным облаком, и исчез за поворотом.
– Возьми себя в руки, чертова истеричка! – выкрикнула Анна, обращаясь к себе самой.
Она взяла себя в руки и стала жить как обычно: объехала свои киоски, составила список того, что следовало заказать у оптовиков, и направилась в налоговую, где ей надо было утрясти один щекотливый вопрос.
Но на полпути туда на нее вдруг навалилась такая черная и беспросветная тоска, что стало трудно дышать.
Визит в налоговую показался ей бессмысленной, никому не нужной и смертельно скучной затеей. Анна развернула машину там, где было пошире – на автобусной остановке, и во весь дух погнала домой.
Она бросила Варечку у подъезда, с трудом заставив себя запереть дверцу. Каждое движение вызывало отвращение, граничившее с физической тошнотой.
Анна никогда не вынашивала ребенка, но по описаниям знакомых ее теперешнее состояние очень напоминало токсикоз. 'Я отравлена, – подумала она, стоя на площадке в ожидании лифта. – Отравлена страхом.
Подумать только, множество людей с удовольствием смотрят фильмы ужасов, занимаются экстремальными видами спорта или сигают вниз головой с пятидесятиметровой высоты, обвязав лодыжки резиновым жгутом. Черт подери! Приехали бы сюда, и я бесплатно поменялась бы с любым из них местами…'
Она простояла в ожидании лифта добрых пять минут, прежде чем заметила, что оранжевая лампочка на вмонтированной в стенку шахты квадратной панельке не горит. Лифт опять не работал, и значит, ей нужно было карабкаться на седьмой этаж пешком.
Дома она переоделась в халат, накрошила огромную миску салата, вынула из холодильника бутылку водки и попыталась напиться. Все эти действия она производила механически, через силу, словно и вправду была отравлена.
Черный страх корчил жуткие рожи у нее за спиной, она почти физически ощущала его присутствие у себя за плечами, словно там пряталось какое-то злобное существо, которое поспешно отступало влево, стоило ей повернуть голову вправо, постоянно оставаясь вне поля зрения. Ей чудились шаги в пустой квартире, и она то и дело с бешено колотящимся сердцем выходила в прихожую, чтобы проверить, надежно ли заперт замок. Тонкий железобетон стен прогрелся насквозь, в квартире было душно, но она боялась открыть форточку.
После четвертой рюмки она перестала поминутно срываться с места. Она не опьянела, но унизительная дрожь в руках улеглась, и Анна смогла более или менее спокойно обдумать ситуацию, в которой оказалась.
Обдумывание не дало никаких результатов: все, кто мог бы ей что-нибудь рассказать, таинственным образом исчезли, словно испарились в сыром знойном воздухе. В мозгу, как жирные навозные мухи, роились обрывки безумных мыслей и еще более безумных слухов о похитителях людей, которые, по словам одних рассказчиков, пьют из своих жертв кровь, насмотревшись фильмов про вампиров; другие с пеной у рта доказывали, что в городе и его окрестностях орудует банда, которая похищает людей, пытками заставляет их передать похитителям свое имущество, а потом пускает несчастных жертв на котлеты и мясные консервы, которыми бойко торгует в городских магазинах В эти знойные дни, казалось, сам воздух насквозь пропитался безумием, и подобные бредовые речи можно было услышать не только на рынке или в зале ожидания автовокзала, но и в коридорах налоговой инспекции, и даже в мэрии.
Со сторонниками этих идей спорили, да так, что дело порой доходило до драки. Говорили о маньяке, о чеченском следе, а самые здравомыслящие заявляли, что нечего приплетать чеченцев ко всему, что происходит в России: здесь всегда хватало своих отморозков, которые были бы не прочь организовать торговлю людьми. В этой последней версии Анне упрямо чудился какой-то проблеск, какой-то неясный намек на то, что в действительности произошло с Баклановым, его двоюродной сестрой Зойкой и десятками других пропавших без вести.
Анна курила сигарету за сигаретой, время от времени смачивая горло водкой, к которой Валентин Петрович Макарьев заведомо не имел никакого отношения, и упорно пыталась думать. Торговля людьми – весьма доходный бизнес. Это сверхприбыли почти без затрат, почти как в случае с выпуском поддельной водки. Что делает в таком случае умный человек?
'Стоп, – сказала она себе. – Стоп. Хватит вертеть хвостом. Хватит прятать голову в песок. «Что делает в таком случае умный человек…» Именно так ты поставила вопрос перед Баклановым – буквально теми же словами. Тогда, между прочим, ты держалась уверенно и с превосходством – этакая прожженная, циничная российская бизнес-дама. А теперь сидишь дома, хлещешь водку, дрожишь и притворяешься девочкой-фиалочкой: ах, я ничего не знаю, ничего не понимаю и всего боюсь!
Тогда, разговаривая с Баклановым, ты все очень правильно угадала и разложила по полочкам, и события только подтвердили твою правоту. Бакланов пошел к Макарьеву, чтобы выбить из него правду о Зойке, и в тот же день исчезли оба. Может быть, стоит еще раз обзвонить больницы и морги?.. Ох, дура ты, дура.
Какие больницы, какие морги? Бежать надо, со всех ног бежать на все четыре стороны из этого города, а ты сидишь на кухне, жрешь траву с уксусом и запиваешь это дело водкой, как будто у тебя все в порядке… Легко сказать – бежать. Бизнес за пару часов не свернешь, а бросить все на произвол судьбы хотя бы на неделю-другую, не говоря уже о месяце, – значит лишиться всего того, что добывалось потом, кровью и унижениями на протяжении последнего года. Вороватые продавцы, коллеги-конкуренты и ненасытная «крыша» в два счета растащат и пустят по ветру все, что, как говорится, было нажито
