кого-то опознал по голосу или каким-либо иным способом, я давным-давно оборвал бы сопляку уши и сделал бы это так основательно, что у него разом вылетела бы из головы вся эта сатанинско-исламская дурь.
Уверяю вас, для меня это не составило бы труда.
Круглов оценивающе посмотрел на Перельмана и понял, что это правда. Очки с сильными линзами создавали иллюзию беззащитности, но плечи у историка были прямыми и широкими, шея напоминала ошкуренное бревно, на груди можно было при желании ровнять гвозди, а рукава серого поношенного пиджака туго облегали довольно внушительные бицепсы. Кроме того, учитель явно был неглуп и, что называется, не робкого десятка – по крайней мере, держался он вполне достойно, хотя неожиданный переход хулиганствующих малолеток от телефонных угроз и дурацких записочек к погромам и убийствам наверняка должен был произвести на него самое угнетающее впечатление.
– Знаете, – снова заговорил Перельман, – мне не хотелось бы.., э-э-э.., возводить напраслину на кого бы то ни было.., тем более на своих учеников, но дело обернулось неожиданной стороной… Все это слишком серьезно – убийство и вообще… У нас в школе есть определенный контингент.., буквально несколько человек… Вам ведь знакома эта молодежная мода – бриться наголо?
Майор кивнул.
– Ну вот… То есть я не думаю, конечно, что это настоящие скинхеды, но чем черт не шутит?
– Кто? – переспросил майор. Слово было какое-то знакомое, но он никак не мог припомнить, где слышал его раньше.
– Скинхеды, – повторил Перельман. – Бритоголовые. В буквальном переводе с английского – «кожаные головы». Я где-то читал, что наци и сатанисты бреют себе черепа, и вот теперь подумал, что…
– М-да, – недовольно проворчал майор. – Уф-ф-ф… Чертовски неприятная история. Терпеть не могу работать с подростками.
– Очень хорошо вас понимаю, – подхватил Перельман. – Они как инопланетяне: своя система ценностей, свой кодекс чести, круговая порука и полная уверенность в том, что все взрослые – просто банда самодовольных идиотов. А каждый из них, само собой, непризнанный гений…
– А вы не очень-то их любите, – заметил майор.
– Поработайте в школе, – предложил Перельман. – Я уж не говорю :
– годик, но хотя бы месячишко. Уверяю вас, майор, таких испытаний не выдержит никакая любовь. Разве что родительская, да и то… Я вот что подумал, майор: если это бритье голов – не просто дань моде, то за этими мальчишками наверняка стоит кто-нибудь постарше. Этакий гуру – идеолог, преследующий какие- то свои цели.
– Несомненно, – сказал майор. – Если это так, то мы его найдем и непременно возьмем. А знаете, что я думаю? Я думаю вот что: ну почему все время получается, что обыкновенные уголовники работают с подростками гораздо успешнее, чем наши дипломированные педагоги? И общий язык они находят, и общие интересы…
– Бросьте, майор, – скривившись, как от кислого, ответил Перельман. – Не надо заводить эту песню, она устарела. По идее, в ответ на ваш вопрос я должен покраснеть, потупиться и начать оправдываться и разводить руками: упустили, проморгали, виноваты и обещаем исправиться… Черта с два! Вот я им говорю: ученье – свет, а неученье, соответственно, тьма. А они видят, что учитель Перельман живет в двухкомнатной «хрущобе» и ездит на двадцатилетнем ушастом «запорожце», от которого ржавчина отваливается уже не чешуйками, а целыми пластами. Я в дождь за руль не сажусь, потому что днище дырявое и ноги сразу же по колено промокают… А спекулянт с рынка катается на новенькой «БМВ», курит «Парламент» и спит с манекенщицами, имея незаконченное среднее образование. Потом приходите вы и говорите им: не укради и, самое главное, не убий. А они вам в ответ: а посмотрите вокруг! Кому на Руси жить хорошо? Учителю? Майору милиции? Нет, конечно, если учитель и майор берут взятки, то живется им хорошо, хотя и недолго… А, да что там! Извините, майор. Просто накипело.
Он махнул рукой и принялся бесцельно бродить по разгромленному музею, поднимая и тут же роняя обратно на пол искалеченные экспонаты.
– Да, – вздохнул Круглов, – вы правы… Красиво жить не запретишь, а честно – не заставишь. Скажите, а фамилии этих ваших бритоголовых вы можете перечислить?
– Не уверен, что упомню всех, – ответил Перельман, рассеянно вертя в руках заметно побитую молью серую буденовку с нашитой на лоб голубой кавалерийской звездой. – Впрочем, записывайте. Если я кого-то забуду, вам наверняка помогут мои коллеги…
Он продиктовал с полдюжины фамилий, которые майор тщательно записал в свой блокнот. Это было уже что-то. Круглов не сомневался, что, если здешние скинхеды причастны к нападению на школу, их не составит особого труда расколоть. Сторож был убит явно впопыхах, с перепугу: его просто колотили фомкой по голове, пока он не перестал шевелиться. На хладнокровное умышленное убийство это похоже не было, а значит, убийцы в данный момент сидели по домам, трясясь от ужаса и в сотый раз проверяя свою одежду на наличие кровавых пятен. «Черт с ними, с пятнами, – подумал майор. – Обойдемся без пятен. Это все-таки не рецидивисты, у них все на мордах будет написано. Пара допросов – и признаются во всем как миленькие, начнут валить вину друг на друга и каяться со слезами… Главное – не терять времени, быстренько разузнать их адреса.., в учительской они должны быть, в классных журналах.., разузнать адреса и обойти всех до единого. И непременно с вооруженным сержантом, чтобы сопляки с первого взгляда поняли, что дело плохо, и навалили полные штаны… Я вам покажу сатанизм, воины ислама!»
– Спасибо за помощь, – сказал он Перельману. – На данный момент колодец моей любознательности вычерпан до дна. Когда у меня накопится очередная порция вопросов, я непременно обращусь к вам.
– Милости просим, – сказал Перельман. – С вами удивительно приятно иметь дело. Как-то забывается, что вы милиционер.
– Это потому, что вы не подозреваемый, а свидетель, – успокоил его Круглов. – Ведите себя прилично, чтобы ваше мнение обо мне не изменилось на противоположное.
Они рассмеялись и пожали друг другу руки. Ладонь у Перельмана была сухая и крепкая. Майор Круглов всегда придавал рукопожатию большое значение, и ему нравились люди с такими ладонями.
– Ну, до скорого свидания, – сказал он, доброжелательно глядя на Перельмана, и вдруг осекся.
Перельман не смотрел на него. Сильно нахмурившись, он шарил глазами по стенам и полу кабинета, словно пытаясь что-то найти.
– Что случилось? – спросил Круглов.
– Вы знаете, майор, – ответил учитель, – это хорошо, что вы не успели уйти. Кое-что они таки унесли.
– Так, – сказал майор. – Это уже интересно. И что же они унесли?
– Видите ли, в этом хаосе я как-то даже не сразу заметил.., не сразу вспомнил… В общем, унесли сервиз.
– Сервиз?
Майор невольно оглянулся на витрину, в которой грустно белели осколки кузнецовского фарфорового сервиза, неприятно напоминавшие раздробленные черепа.
– Да нет, – перехватив его взгляд, с досадой сказал Перельман. – Это не тот. Если бы унесли фарфор, я бы сразу заметил. Это, пожалуй, была единственная ценность в нашем музее. А тот сервиз был медный. Ума не приложу, зачем он им понадобился. Разве что в качестве цветного лома… Кстати, мне говорили, что его добыли именно в куче металлолома. Пионеры натаскали, знаете ли, а один из моих предшественников – тот, что основал музей, – заметил в груде хлама что-то интересное и выкопал на свой страх и риск.
– Какой же в этом риск? – удивился майор.
– Теперь никакого, – согласился Перельман. – А тогда был сорок девятый год, страна, сами понимаете, нуждалась в металле, так что определенный риск был. Пионеры-ленинцы собрали металлолом, а беспартийный учитель часть этого драгоценного металлолома, можно сказать, украл. Тем более что сервизик был идейно чуждый и даже вредный – с царскими орлами. За такие фокусы очень даже просто можно было схлопотать двадцать лет лагерей. А он не побоялся. Большой, по слухам, был энтузиаст. Я-то
