причинам не могли рассказать членам следственной группы о том, что произошло. Живые разводили руками и в один голос твердили, что со старпомом Нерижкозу в последнее время творилось что-то непонятное: он стал нервным, агрессивным и повсюду таскал за собой пистолет. Капитан Васин показал, что старпом ни с того ни с сего, угрожая этим самым пистолетом, отстранил его от командования кораблем, а потом и вовсе прыгнул в море. «Видимо, нервный срыв», – грустно сказал капитан и развел руками. Его допрашивали много раз и даже хотели упечь, но так ничего и не добились: против капитана не имелось ни одной улики, и даже его пистолет, обнаруженный в капитанском сейфе, был девственно чист – из него никто не стрелял по меньшей мере год.
О чем беседовал с начальником следственной группы подполковником Щепетиловым владелец судна московский предприниматель Самарин, осталось тайной. Известно лишь, что через сутки после возвращения «Москвички» в Одессу Самарина отпустили. У подъезда управления внутренних дел Самарина поджидал серо-стальной «лексус», в который московский предприниматель погрузился с большим достоинством и отбыл в неизвестном направлении – надо полагать, в Москву.
Подполковник Щепетилов через два месяца после описанных событий подарил зятю свои старенькие «Жигули» и приобрел новенький джип «ниссан» в автомобильном салоне на Большой Арнаутской. Совершив эту покупку, подполковник уволился из органов, а еще через месяц въехал в трехэтажный пригородный особняк – тоже новенький, с иголочки.
Капитан Васин был освобожден из-под стражи и буквально через неделю утонул во время купания.
Как это произошло, никто так и не узнал: капитана почему-то потянуло купаться ночью, причем в таком месте, где на многие километры вокруг не было ни одной живой души. Судя по состоянию его черепа, он нырнул с обрыва и ударился головой не то о камень, не то о какую-нибудь старую сваю.
Дело «Москвички» закрыто и сдано в архив: у местных представителей закона хватало других забот, и разбираться в психопатских выходках утонувшего старпома было некому и некогда.
О том, что на борту «Москвички» находились двое безбилетных пассажиров, так никто и не узнал.
Глава 19
Сергей опустил руку в карман и с некоторым удивлением вынул оттуда желтый латунный ключ, к которому была прикреплена массивная деревянная груша.
Это был самый обыкновенный ключ от гостиничного номера, но теперь он казался ему чем-то вроде осколка давно исчезнувшей цивилизации, пришедшего в наше время через невообразимую толщу веков.
– Неужели цел? – спросила Тамара, которой в голову, судя по всему, пришло то же самое.
– Представь себе, да, – сказал Дорогин. – С ума сойти можно, честное слово. Что будем делать?
– Не знаю, как ты, – ответила Тамара, – а я намерена пойти в номер, принять душ и завалиться спать. Часов через десять-двенадцать я, возможно, рискну привести себя в порядок и спуститься в ресторан. Если ты не согласен с такой программой, можешь пойти и совершить еще какой-нибудь подвиг.
Дорогин задумчиво почесал заросшую густой темной щетиной щеку.
– Сначала побреюсь, – сказал он.
Они вошли в номер. Тамара сразу отправилась в душ, а Сергей еще некоторое время ходил по номеру, бесцельно трогая вещи и пытаясь привыкнуть к тишине. Он вышел в лоджию и закурил сигарету, но через полминуты с отвращением бросил ее вниз и вернулся в номер. Опустился в кресло, посидел, но тут же вскочил и снова принялся мерить номер шагами.
Это было привычное состояние: перевозбужденная нервная система никак не могла перестроиться на обычный повседневный ритм. Сергею все еще казалось, что он что-то забыл, упустил и даром теряет драгоценные секунды, в то время как ему нужно куда-то мчаться, в кого-то стрелять и уклоняться от чьих-то пуль… В этом не было ничего удивительного.
С того момента, как они, смешавшись с толпой недоумевающих и раздраженных пассажиров, сошли на берег с борта «Москвички», прошло не больше часа.
Солнце, освещавшее горячую палубу, по которой он волочил неподъемные ящики со слитками, все еще посылало в окно косые красноватые лучи, зависнув над самым горизонтом. Это казалось фантастикой, словно кто-то остановил время. Сергею казалось, что прошло не меньше недели с тех пор, как он очнулся на железном полу, связанный по рукам и ногам, а на самом деле даже солнце не успело сесть…
Он заметил, что все еще торчит посреди номера, и заставил себя присесть на край кровати. Это оказалось неожиданно удобно, даже удобнее, чем в кресле, потому что можно было прилечь, откинуть ноющую голову на подушку и прикрыть воспаленные глаза.
Так он и поступил, и немедленно в глазах у него зарябило отражающееся от воды солнце, понеслась вдоль клепаного железного борта пенная зеленоватая вода, замелькали коридоры, трапы, потные оскаленные морды, блеснули коротким яростным блеском тяжелые золотые слитки с вытесненными на них двуглавыми орлами, и ладонь сама собой сжалась, обхватывая несуществующую рукоять выброшенного в море пистолета, в котором почти не осталось патронов…
Когда Тамара, посвежевшая после душа, вышла из ванной, Дорогин спал, отвернув от окна осунувшееся небритое лицо. Тамара присела рядом с ним на постель и осторожно провела ладонью по колючей щеке.
Дорогин вздрогнул, беспокойно зашевелился во сне, и Тамара поежилась: она увидела, как указательный палец его правой руки согнулся и несколько раз нажал на невидимый курок. Сергей что-то невнятно пробормотал и вдруг четко и раздельно произнес:
– От судьбы не уйдешь, она тебя все равно догонит.
Тамара почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она поняла, что Дорогин прав: от судьбы не уйдешь. И еще одну вещь поняла Тамара Солодкина, сидя на краешке кровати рядом с беспокойно метавшимся во сне Дорогиным: дороже этого человека у нее никого нет и, наверное, уже не будет.
Она тихонько вздохнула и, откинув покрывало, осторожно легла рядом с Сергеем, стараясь не потревожить его сон.
Она сама не заметила, как уснула, а проснувшись, увидела, что в номере темно. В незашторенное окно заглядывали крупные, как горох, южные звезды, из ванной доносился плеск воды и неразборчивое пение. Оттуда пробивалась полоска электрического света, и, глядя на эту полоску, Тамара снова уснула с ощущением, что все плохое позади и теперь все непременно будет очень хорошо – по крайней мере, на некоторое время. Это ее вполне устраивало: живя с Дорогиным, она давно отвыкла загадывать больше чем на час вперед.
В конце концов она проснулась окончательно и поняла, что выспалась на неделю вперед. В окно било утреннее солнце, дверь в лоджию была открыта настежь, и оттуда раздавалось бодрое хаканье отжимавшегося от бетонного пола Дорогина.
Она закрыла глаза, чтобы представить безмятежную жизнь с ее маленькими проблемами и радостями, но тут пыхтение на балконе прекратилось, Дорогин вошел в комнату и с порога издал заливистый петушиный крик.
– Вставай, лежебока, – сказал он. – Птичка утром прилетела и давай в окно стучать: как тебе не надоело, как не стыдно столько спать?
– Твою птичку надо связать, заклеить ей клюв пластырем и немного повозить по морю, тогда она поймет, почему мне не стыдно, – ответила Тамара, открывая глаза. – И вообще, я давно не сплю, а, наоборот, подглядываю: один ты там в лоджии пыхтишь или с тобой какая-нибудь пляжная красавица?
Отвернись, я хочу встать.
– А надо ли? – с сомнением спросил Дорогин.
– Что именно – отворачиваться или вставать? – ответила она вопросом на вопрос.
