парашюта.
– Шуточки у тебя, Борис Иванович!
– Какая жизнь, такие и шуточки.
О Подберезском Комбат специально не напоминал Бахрушину, знал, тот и так каждую минуту думает о нем, укоряет себя, прикидывает, где и в чем прокололся.
– Ближайших пару часов дома будете?
– Если попросите, то подожду. Я в госпиталь хотел подскочить…
– К Андрюхе все равно не пускают, – напомнил Бахрушин, – я только что звонил.
– Знаю. Подъезжайте, – наконец-то смилостивился Комбат, словно сделал одолжение, и, не попрощавшись, повесил трубку.
Подобная холодность Бахрушина озадачила. Ему уже не хотелось ехать.
Комбат же совсем не хотел обидеть полковника ГРУ. Он думал, что тот приедет извиниться за Подберезского, и не хотел этого разговора. Если бы он знал, что Бахрушин хочет приехать к нему с предложением заняться настоящим делом, то вел бы себя совсем иначе.
– Машину к подъезду! – резко бросил Бахрушин, нажав клавишу селектора.
– Меня не будет до вечера, телефон у меня с собой, звони, в случае чего, – сказал он своему помощнику.
Полковник, спустившись во двор, сел на заднее сиденье черной «волги» с антенной спецсвязи и назвал адрес. Через полчаса он уже поднимался в лифте, мысленно прокручивая предстоящий разговор.
Комбат встретил полковника Бахрушина настороженно. Руку подал, рукопожатие было крепким.
– Проходите, Леонид Васильевич, садитесь. Может, выпьете с нами, пообедаете?
– Не откажусь, – сказал Бахрушин.
– Миша, ну-ка, постарайся, все-таки Леонид Васильевич гость.
– Будет сделано! – четко, по-военному отрапортовал Порубов, торопливо направляясь на кухню.
– Борис Иванович, есть у меня к тебе дело, очень важное и очень нужное.
Комбат молчал, поглядывая на Бахрушина.
– И думаю, кроме тебя больше никто с ним не справится.
– Что за дело? – небрежно спросил Рублев.
– Давай поговорим, пока Миша Порубов на стол соберет?
– Давай.
Мишаня Порубов сквозь приоткрытую дверь слышал лишь тон разговора.
Иногда звучал бас Рублева, иногда голос полковника Бахрушина. О чем они говорили, Порубов понять не мог. Мясо на большой сковородке шипело, брызгало жиром, и Мишане оставалось лишь переворачивать его и следить, чтобы оно хорошо прожарилось и не сгорело.
Минут через десять на кухню вошел Комбат, его лицо было серьезным.
– Ты тут, Миша… – тронув за плечо своего бывшего подчиненного, произнес Рублев, – пошустри тут еще минут двадцать-тридцать. Серьезный разговор у нас с Леонидом Васильевичем.
– Ясное дело. Может, я мешаю, может, мне вообще уйти?
– Ты это брось! Ты – мой гость и ерунду всякую не городи.
Через полчаса Мишаня Порубов собрал на стол, но не спешил приглашать Рублева Бахрушиным. Те вошли на кухню сами.
– Миша, мы тут подумали… – обращаясь к Порубову, сказал Бахрушин, – мужик ты надежный, как говорит Борис Иванович, свой в доску.
– Конечно, свой, – буркнул Мишаня и улыбнулся.
– Твоя помощь нам нужна, – Если надо, естественно, помогу, что за вопрос? – Порубов посмотрел на Комбата, пытаясь угадать, от кого исходит инициатива.
– Мы, Миша, вдвоем решили, – Бахрушин говорил вежливо, снизу вверх поглядывая на верзилу Порубова.
– Я готов. Только вот мясо горячее, жаль будет, если остынет.
– Мясо мы съедим, время у нас есть.
– Тогда садитесь, что стоять? – весело скомандовал Порубов, и мужчины уселись вокруг стола.
В центре стояла огромная сковородка с огромными кусками мяса.
– Давай-ка, Миша, доставай, – Комбат подмигнул Порубову. Тот быстро открыл холодильник и поставил в центр стола литровую бутылку водки.
– Открывать, командир?
На этот раз Порубов обратился к Комбату, ведь тот был его командиром.
Комбат же взглянул на Бахрушина.
– Открывать, открывать, – подыграл двум бывшим десантникам полковник ГРУ.
Мишаня кончиками пальцев легко и без напряжения свинтил пробку, та лишь щелкнула в его сильных пальцах. Погладил бутылку, словно та была живая, наполнил рюмки.
– За Андрюху давайте выпьем, за его здоровье.
Тост Комбата поддержали. Да и не могли не поддержать, Подберезский был дорог каждому из троих, все трое знали его хорошо.
– Если бы Андрюха был в порядке, сидел бы сейчас с нами, – перекидывая огромный ломоть мяса на тарелку Бахрушина, произнес Порубов.
– Сидел бы вот на этом месте, Все трое улыбнулись. Каждый вспомнил компанейского Андрея Подберезского.
– А что-то про вашего Гришу Бурлакова ничего не слышно?
– Жив-здоров Бурлак, если свистнуть, приедет, – сказал Комбат. – Я недели две назад с ним по телефону говорил, он меня, как всегда, на охоту тянул, а я решил к Мишане съездить.
– Ты не жалеешь, Борис Иванович? – спросил Порубов.
– Чего жалеть, тебя хоть на путь истинный наставил.
– О чем это вы? – улыбнулся Бахрушин, старательно отрезая от большого куска мяса маленький кусочек.
– Он знает, о чем, – Комбат строго взглянул на Мишаню.
– Ясное дело, знаю.
– Значит, давайте договоримся так: завтра утром я к вам подъеду, все обсудим подробно и начнем действовать. Я привезу кое-какие фотографии, дам вам ориентировку.
Хоть все трое и могли выпить, но бутылка осталась недопитой. Мишаня пока еще ничего не понимал.
Когда Бахрушин уходил, он крепко пожал руки своим друзьям:
– В девять я буду у вас. Если что случится, позвоню.
Когда дверь за полковником ГРУ закрылась, Порубов взглянул на Комбата.
– Что делать надо, Иваныч? Серьезное что-нибудь?
– По пустякам Бахрушин меня никогда не беспокоил. Ты можешь на кого-нибудь свои смоленские дела оставить?
– Я их уже оставил.
– На кого? – спросил Рублев.
– На Костю Метелкина.
– На того вертлявого, маленького, с зонтиком?
– Вертлявый, маленький, а в работе сечет. Так что я спокоен.
За Ибрагимом Аль Хасаном неотступно следили. Окна квартиры, принадлежавшей его русской жене, московской татарке, постоянно находились под прицелом видео-и фотокамер. А иорданец тем временем, казалось, не собирался прятать что-нибудь из своей жизни от посторонних глаз.
