– Мне вот твой дядя говорил, – произнес Бахрушин, – будто ты разными голосами умеешь разговаривать.
– Что значит, «будто»? – голосом Бахрушина переспросил Кихелевич-младший. – Я и дядю могу передразнить, – произнес Кихелевич Алексей голосом Семена Ивановича.
Бахрушин даже вздрогнул. Ему казалось, что парень лишь открывает рот, а говорит кто-то другой.
– Ну-ка, ну-ка, повтори.
– Ну-ка, ну-ка, повтори, – голосом Бахрушина произнес Кихелевич и закинул ноги на стол.
– Э, парень, ты это брось, не в кафе. Я полковник Бахрушин, между прочим.
– Парень, ты это брось, я полковник Бахрушин, – эхом прозвучало в кабинете.
– А что-нибудь другое моим же голосом сказать сможешь?
– А что бы вам хотелось? Могу Пушкина прочитать, могу песню спеть вашим голосом.
– Хорошо.
Бахрушин понял: это тот человек, который ему требуется. С благодарностью взглянул на Кихелевича-старшего. Тот сидел и улыбался.
– Я тебя, Леша, предупредить должен, дело секретное, никому о нем ты слова.
– Ясное дело.
– Послушай-ка вот это.
Предварительно в кабинет Бахрушина была поставлена аппаратура, на бобине которой был записан разговор полковника Мешкова и Матвея Толстошеева.
Леша прослушал, затем закурил, ни у кого не спросив разрешения. Затем попросил воды, не холодной, а теплой.
– Этот разговор надо будет продолжить часика в два ночи.
– Я занят в два часа ночи, – как будто между прочим, произнес рэпер. – У меня дела, меня девушка ждет, у нее кончились критические дни и терять возможность я не собираюсь.
– Может, ты перенесешь это дело на завтра?
– Если вы меня к ней завезете после двух, то, пожалуй, я вам помогу.
В два часа ночи все действующие лица собрались в кабинете Бахрушина. За столом полковника, в кресле, закинув ноги на стол, устроился рэпер Леша.
– Мне так удобнее, – сказал он, – дышится легче.
Спорить никто не стал. Бахрушин уважал профессионалов и прощал им маленькие слабости. Если бы этот парень попросил стакан коньяка, Бахрушин собственноручно налил бы спиртное и поднес на подносе.
Гээрушный техник сидел на приставном кресле перед небольшим приборчиком, назначение которого было известно лишь ему одному.
– Я подпущу немного шума и треска на линию, чтобы приглушить голос, – сказал техник.
– Ты что! – возмутился Леша, – если надо, я могу и сам треска подпустить, – и Леша изобразил помехи на линии.
У парня получалось великолепно. Он говорил, и все одновременно трещало, шипело.
– Если надо, то и вклинившийся разговор могу изобразить.
– Пусть делает, как хочет, – бросил Бахрушин технику и напоследок решил уточнить то, о чем уже давно договаривались.
Это было нечто вроде проверки систем перед стартом космического корабля.
– Номер телефона Мешкова в военной части в антиопределитель введен?
– Да, – отрапортовал техник. – Если у абонента стоит определитель номера, то высветятся именно те цифры, которые вы мне дали.
– Хорошо, – кивнул Бахрушин.
– И если он пожелает тут же перезвонить, звонок тут же попадет к нам.
– Молодец. Все помнишь? – спросил Леонид Васильевич Лешу. Тот кивнул.
Бахрушин надел наушники, чтобы слышать разговор.
– Если не ясно, что отвечать, смотри на меня, я подскажу.
Леша кивнул. Его глаза озорно поблескивали, хотя лицо сделалось почти каменным. Такое случается у актеров перед выходом на сцену.
– Ну, Алексей, поехали!
Раздались сухие щелчки, набирался номер. В наушниках на голове Бахрушина зазвучали длинные гудки.
Толстошеев крепко спал, темнота в спальне была полная. Владелец автосервиса не выносил света. Телефонный звонок вспорол ночной мрак, и Матвею даже показалось, что он, как белая нить, прошивает черное сукно темноты.
Он вздрогнул, открыл глаза. Телефон продолжал звенеть. На экране аппарата высветился номер. Немного было номеров, владельцам которых Толстошеев согласился бы ответить ночью, разве что, взял бы трубку и послал на три буквы.
– Мешков, служебный номер, – тряхнув головой на тонкой шее, пробурчал Матвей и прижал трубку к уху.
– Алло, алло, Матвей, ты меня слышишь? – Лешка виртуозно изобразил полковника-тыловика.
– Ну, слышу, слышу тебя, Мешков. Что, напился, счет времени потерял? На часы посмотри!
– Я трезвый. Тут вот какое, Матвей, дело… Я сейчас уезжаю, срочная командировка на Кавказ.
– Ну и что? Уезжай, – вяло отреагировал на сообщение Толстошеев, – ты же мне все равно ничем помочь не можешь.
– Ошибаешься. Есть человек, запомни, фамилия Рублев, зовут Борис.
Надежный мужик. Я бы вас не сводил, я бы сам с ним работал, но служба есть служба.
Толстошеев спросонья с трудом въезжал в то, что говорил Мешков.
– Я при чем?
– У него есть то, что тебе надо позарез.
– Не понял, что у него есть?
– Швейные иглы, о которых ты просил.
– Иглы у него есть? – Толстошеев сел на кровать, сбросил босые ноги и, продолжая слушать Мешкова, ногами нашел тапки.
– Все, у меня нет времени, машина ждет.
– Погоди, погоди, Мешков, когда этот Рублев ко мне заскочит?
– Может, завтра, может, послезавтра. Я его по полной напряг, так что, думаю, он тебе поможет. А ты обо мне не забудешь, да, Матвей?
– Не забуду.
– Ну, пока, до встречи. Бегу!
Толстошеев еще прижимал трубку к уху, издающую короткие гудки.
– Ничего себе! – он бережно положил трубку на рычаги аппарата, а затем шаркающей походкой направился на кухню, вытащил из холодильника банку пива, откупорил ее, принялся жадно лакать, понимая, что если и заснет, то не скоро.
– Ну? – взглянув на полковника Бахрушина, спросил рэпер Леша.
Полковник, как заядлый театрал, тихо зааплодировал. Техник – тоже. А Леша сбросил ноги со стола, смахнул с полированной поверхности песок и поклонился, тряхнув разноцветными прядями.
– Если еще что надо – звоните!
– Алексей, ты, надеюсь, понял?
– Я все понял, не дурак. Соображаю, в каком заведении нахожусь. А швейные иглы из разговора – это что, кстати?
– Так, железо… Тебя, кстати, это не должно интересовать, ты же не портной?
– Это точно, к такой работе у меня руки не лежат.
И полковник Бахрушин под занавес рассказал анекдот, который ему очень нравился – о двух евреях, о Семе и Фиме: Сема был портной, а Фима сапожник. И вот однажды, сидя в мастерской и занимаясь своим
