— Напиши, кем ты был? — она пододвинула Сергею лист и фломастер.
Притворяться, будто он не понял вопроса, было бы бесполезно, Тамара доходчиво объяснила, чего она хочет.
Но Сергей в ответ написал лишь одно слово — «зачем», пристроив его к вопросительному знаку, выведенному рукой женщины.
— Так просто… Интересно, — Тамара пожала плечами. — Мне почему-то кажется, что у тебя была очень интересная профессия, редкая. Ты сам такой человек, каких встречаешь редко, и я не могу понять, чем ты занимался до того, как тебя без документов выловили из реки. Силен, а значит, работа была физическая, и в то же время ты реагируешь на многие вещи как человек, привыкший работать умом, а не руками, — она взяла руку Дорогина и посмотрела на его ладонь. — Вот видишь, кожа сильно загрубевшая, и не сейчас это случилось, а раньше. Нет, не пойму, — она тряхнула еще немного влажными после душа волосами и на какое-то мгновение продержала руку Сергея в своих пальцах дольше, чем следовало бы. Он ощутил тепло ее тела, ласковое прикосновение. — У тебя длинная линия жизни, но только очень странная. Видишь, вот одна, затем она постепенно растворяется, сходит на нет. Но рядом с ней начинается другая, такая же сильная, и тянется долго-долго.
— Угу…
Она ярким, накрашенным вишневым лаком ногтем вела по ладони Дорогина, отчерчивая линию жизни, словно хотела ее продолжить, и тот чувствовал, как странное ощущение пронизывает его тело. Он понимал, попроси его женщина сейчас о любой глупости, он готов будет ее исполнить. Ему стало не по себе. Он не мог позволить себе попасть в зависимость не из дружбы, не из любви, но даже просто оказаться кому-то обязанным.
Он понимал, возле него существует опасное энергетическое поле. Смерть, которая стояла в полушаге от него, далеко не отошла. Он сумел сделать так, что ее острая коса снесла головы его врагам, но опасность не отступила, она лишь приблизилась к нему из-за денег, которыми он сейчас располагал.
Дорогин мягко высвободил ладонь, допил кофе и, уже встав из-за стола, дожевал бутерброд. Затем размашисто написал на листе бумаги:
«Вернусь часа через два-три».
— Ты куда? — естественно, вопрос Тамары остался без ответа.
Дорогин зашел в кладовку и вытащил из-за картонных коробок из-под аппаратуры лыжи, как-то купленные по случаю доктором Рычаговым и ни разу им не надетые.
Широкие, предназначенные для спуска с гор, яркие пластиковые ботинки с мягким наполнением были укреплены в зажимах.
В углу кладовки стояли и лыжные палки, явно не от этой пары, старые, еще бамбуковые, с кожаными ремешками и деревянными колечками. Дорогин уже давно к ним присматривался, но никак не получалось выбраться в лес. То наступала оттепель, то не находилось свободного времени.
Он набросил стеганую куртку на плечи и вышел во двор. Тамара успела увидеть в окно только то, как Дорогин захлопывал калитку.
«Куда его понесло? Зачем я привязалась с расспросами?» — она злилась за себя за то, что совершила за завтраком, сама не зная зачем.
В Дорогине для нее всегда оставалась какая-то тайна, недосказанность. Она чувствовала, как с каждым днем возрастает влияние глухонемого Муму на доктора Рычагова, и не могла подыскать этому объяснение.
Широкие горные лыжи скользили, почти не проваливаясь в снег. Дорогин не мог припомнить, когда в последний раз стоял на лыжах, и лишь доехав до-леса, вспомнил. Да, это было в последний год перед тем, как погибли его жена и дети.
«Нет, не погибли, их убили Бирюковский, Мерзлов, Чекан, Винт и Митяй, а потом меня добил продажный Прошкин, — зло прищурил глаза Сергей, всматриваясь в приближавшийся к нему полусумрак, затаившийся под низкими ветвями елей. — Троих из вас уже нет, а Бог мне оставил жизнь, хоть я тоже должен был умереть. Значит, он сделал это не зря, значит, он хочет, чтобы я отомстил до конца. Всем вам. Иначе зачем тогда жить?»
Пригнувшись, Дорогин нырнул под низкие ветви.
С потревоженных деревьев крупными хлопьями посыпался снег. Сергей остановился, запрокинул лицо, подставляя его снежинкам. Те мягко ложились и тут же таяли. Он ловил их, кристально чистые, губами, словно те могли утолить жажду.
'Странное ощущение, — думал Дорогин, — мне кажется, будто никакая напасть не может взять меня, пока я не отомстил. Я словно бы стал бессмертным на время.
Я знаю, когда-нибудь пробьет час, и заклятье, довлеющее надо мной, вновь станет бессильным. Кем буду я тогда? Простым человеком, простым смертным, никому не нужным', — подумал Сергей.
Свежий морозный воздух, казалось, разрывал легкие, с каждым вздохом его хотелось набрать все больше и больше. Чувство свободы переполняло его, горло сдавил спазм. Ему уже надоело разговаривать шепотом, притворяться глухонемым, делать вид, что он ничего не помнит из своего прошлого.
И даже не успев еще подумать, не успев еще пожелать, Дорогин крикнул так громко, что его хриплый голос, давно не слышанный им самим, эхом раскатился по всему лесу:
— Я жив, слышите? Я жив!
— Жив.., жив.., жив… — возвращалось эхо.
После этого ему стало немного легче. Казалось, сил, которых у него было в избытке, немного поубавилось, и Сергей побежал на лыжах, ловко уворачиваясь от несущихся ему навстречу деревьев. Лес уходил вниз по склону холма.
Спуск легко подхватил лыжника и понес его ко дну ложбины, густо усыпанной рыхлым снегом.
Впервые за последние несколько лет Дорогин чувствовал себя таким легким и свободным. Казалось, еще немного — и он взмоет, полетит среди деревьев. Но это чувство оказалось недолгим.
Сергей заложил резкий вираж на дне долины и остановился, вслушался в звуки зимнего леса. Высоко над ним посвистывал в голых ветвях деревьев несильный ветер, потрескивали стволы. Он оставался один на один с природой, и ничего сделанное руками человека не окружало его. Деревья, кусты, земля, усыпанная снегом, и небо с тускло-желтоватым диском солнца, взбиравшимся на вершину холма.
«Как трудно сейчас поверить в то, что в этом мире существуют подлость, зло, обман, предательство, измена, воровство!» — Дорогину казалось, что он может бесконечно перечислять проявления человеческой слабости и мерзости.
— Сейчас, сейчас я вновь напомню о себе, если вы подзабыли то, что случилось с мерзавцем Мерзловым, — шептал он, втыкая лыжные палки в твердый наст и срывая рукавицы.
Он достал из кармана стеганой куртки телефонную трубку, найденную им в портфеле Мерзлова. Как часто по ней говорили, говорили о том, что кого-то нужно убить, кого-то разорить, подставить. Скорее всего, в этот же микрофон Мерзлов говорил о том, что его, Дорогина, дни сочтены. И, сказав это, ошибся. Сам Мерзлов мертв, а смерть уже крадется к его друзьям-помощникам, к тем, кто виновен в смерти его жены, детей, к тем, кто хотел уничтожить его самого.
«Этот телефон — часть паутины, которой они оплели меня. И вот теперь зло, пущенное ими, вернется. Никто из них не сможет спать спокойно!»
Не торопясь Дорогин набрал номер банкира Бирюковского, который отыскал в записной книжке покойного Мерзлова.
«Небось таскаешь с собой телефон повсюду — в баню, в сортир, кладешь его рядом с кроватью, когда залезаешь на проститутку, потому что думаешь, он принесет тебе известие или о новых деньгах, или о чьей-то смерти».
Длинный зуммер прервался, и на том конце линии послышалось дыхание его смертельного врага.
— Бирюковский, ты? — спокойно спросил Дорогин.
Он проговаривал эти слова тысячу раз в мыслях и теперь даже не думал о разговоре, который вел, смотрел на засыпанные снегом деревья, на следы зверей, птиц. Он, естественно, не называл себя.
— Кто? Кто это говорит? — истерично кричал в трубку Бирюковский.
