Мартину до смерти захотелось свободы. Дедушка любит говорить, что свобода — это мешок, набитый золотом. Однако у Мартина о ней своё представление. Свобода — это ветер, облака, птицы… и дорожная пыль… И побежать в Русский конец к Николке — тоже свобода. Конечно, чем дольше он не возвращается оттуда домой, тем сильнее его мучает страх порки, но свобода от этого кажется только слаще!
Поглядев ещё раз в окно, Мартин закрыл книгу, подошёл к двери и прислушался, не поднимается ли кто-нибудь по лестнице. Скрипучие деревянные ступени молчали. Мартин подошёл к огромному тёмному буфету. Ему показалось, что где-то наверху хлопнула дверь. Он затаил дыхание, но не услышал ничего, кроме биения собственного сердца.
Отворив дверцу буфета, Мартин торопливо сунул за пазуху несколько кусков сахару и тихонько прикрыл дверцу. По лестнице он спустился своим особым способом — так, что скрипучая старая лестница ни разу не скрипнула. Способ состоял в том, чтобы, держась за перила, идти не по ступеням, а по боковому брусу, в который они врезаны. Ни в прихожей, ни на крыльце он никого не встретил.
Глава вторая. В ГОРОДЕ ЮРЬЕВЕ
Дедушкин дом стоял на углу двух улиц, Ивановской и Лавочной, неподалёку от подножия холма, на котором возвышался замок Дерптского епископа, властителя здешнего края. Замок был окутан зловещей тайной. Говорили, что за два с лишним века его существования в нём было замучено бесчисленное множество людей. Мартин не мог без робости смотреть на эти угрюмые стены и башни.
Сейчас ему, правда, замок виден не был. Он шагал по тесной Ивановской улице, с которой можно было увидеть, если задрать голову, только небо. Вдоль улицы вплотную друг к другу стояли каменные амбары, мастерские и дома с узкими фасадами и высокими фронтонами. Окна в домах шли в два яруса, если не считать маленьких окошек, украшавших фронтоны.
Солнце освещало только верхние окна. Внизу царил сумрак. Пахло перекисшей капустой, тухлой рыбой и гнилыми яблоками — горожане в те времена выплёскивали помои из окон прямо на улицу. Кое-где в воздухе плавала особенно тошнотворная сладковатая вонь выгребных ям. Среди гниющих отбросов копошились дети городской бедноты. Иногда попадались высокие тощие свиньи, которые бродили, где хотели. Мартин слышал, что свиньи в городе нередко пожирают детей.
Он миновал ратушу, которая стояла на площади, застроенной длинными каменными зданиями — торговыми рядами.
Это место называлось Большой рынок. Здесь два раза в год, весной и зимой, бывала ярмарка. Каждая ярмарка длилась три недели, и в это время здесь можно было увидеть и местных купцов, и псковичей с новгородцами, и купцов из Нарвы, Ревеля, Риги и из более дальних городов — Гданьска, Ростока, Любека и бог знает откуда.
Пройдя еще немного, Мартин оказался на перекрёстке, с которого был хорошо виден Домский собор. Стоял он на большом холме, и холм этот назывался Домской горой. Собор был огромен и великолепен — два его высоких стройных шпиля были словно из кружева. А издалека эти шпили казались иглами, вонзёнными в небо. В городе Юрьеве не было ничего выше их.
Собор, как и замок, всегда приковывал внимание Мартина — о соборе тоже ходили зловещие и загадочные слухи.
По мере того как Мартин уходил всё дальше от дедушкиного дома, его всё сильнее охватывало чувство свободы — так и подмывало запеть или побежать вприпрыжку.
Наконец он увидел маленькую церковь — куда меньше Домского собора — белую, с куполом, покрытым деревянной чешуёй. Это был православный Никольский храм, отсюда начинался Русский конец.
Босоногая женщина в заношенном сарафане доставала воду из колодца. Колодезный журавль скрипел, будто настоящий живой журавль на болоте. Возле колодца голые ребятишки вымазывались грязью и осыпали самих себя и друг друга горячей белой пылью.
А вот и изба Платоновых с двумя крохотными оконцами на улицу высоко над землей, с бревенчатым забором и калиткой. За забором, в глубине, виднеется хлев с множеством голубей на крыше — там, на чердаке хлева, Николкина голубятня.
Николки дома не оказалось, и Мартин помчался к Омовже.
Глава третья. НА ОМОВЖЕ
Николка сидел в лодке с удочкой у противоположного берега. Не клевало, словно и рыбу разморило от сегодняшней духоты. Николке надоело смотреть на неподвижный поплавок, и от скуки он озирался по сторонам.
Отсюда был виден весь Юрьев. За прибрежным лугом, на котором паслась скотина горожан, тянулась светло-серая городская стена с толстыми башнями. В каждой из башен, как отверстые пасти, зияли ворота. Из-за стены выглядывали черепичные крыши и церковные шпили, а за ними возвышались два зелёных холма. На одном стоял епископов замок, на другом — Домский собор. У подножия городской стены виднелись кузницы, литейные и гончарные мастерские. Там же, возле Русских ворот, была кузница Николкиного отца. В самом городе не разрешалось заниматься никакими ремёслами, связаннымии с огнём, из-за опасности пожаров.
Николка увидел бегущего со стороны Русских ворот мальчишку. Он узнал Мартина и сразу повеселел. С первого дня их знакомства он почувствовал к этому «бедному богачу» дружеское расположение, смешанное с жалостью, и стал относиться к нему как старший к младшему, хотя они были ровесники. Николка смотал удочку и быстро поплыл к своему берегу.
Покатавшись на лодке, мальчики стали купаться. Они жарились на солнце, били слепней, вскакивали и носились друг за другом, кидаясь травой и землёй. Потом, грязные, снова прыгали в воду.
А всё вокруг пребывало в оцепенении. Воздух был горяч и недвижен. По белёсому знойному небу не плыло ни облачка. Коровы и те перестали бродить по лугу и улеглись в тени ольшаника и ракит.
Тут и там, поодиночке и скопом замерли овцы, и луг, казалось, был усеян множеством валунов.
Мало-помалу угомонились и мальчики. На них тоже напала лень, и они развалились на траве.
За рекой над полем звенела, то поднимаясь, то опускаясь, бесконечная песня невидимого жаворонка.
Вверх по реке прошла на вёслах стройная ладья. Безжизненно висевший парус колыхался в лад вёсельным взмахам.
Николка долго глядел вслед уплывающей ладье.
— В дальные страны охота! — сказал он наконец,
— В какие? — спросил Мартин.
— В заморские: в Индию, в Эфиопию, в Тапробану, в Сину… А больше всего хочется в Индию. Вот где чудеса-то!
— Чудеса? — лениво переспросил Мартин.
— Ага. Народу там видимо-невидимо! И никто из тамошних земцев на нас не похож. Вовсе не такие, как мы.
— А какие же?
— Разные. В одном краю рогатые, в другом — трехногие, а иные десяти сажен росту, зовутся великаны. Есть четырёхрукие, есть шестирукие…
— Господи! И все они тоже люди?
— А то кто же? Да это ещё что! Там в одной земле и почуднее народ живёт: верх кошачий, а низ человечий. А есть земля, где у людей и рты и глаза — на груди! Есть с птичьими головами, с собачьими, а у
