Сочинения

Однажды я, накушавшись от пуза,
Дурной и красный, словно из «парилки»,
По кабакам в беспамятстве кружа,
Очнулся на коленях у француза —
Я из его тарелки ел без вилки
И тем француза резал без ножа.

Кричал я: «Друг! За что боролись?!» — Он
Не разделял со мной моих сомнений.
Он был напуган, смят и потрясен,
И пробовал прогнать меня с коленей.

Не тут-то было! Я сидел надежно,
Обняв его за тоненькую шею,
Смяв оба его лацкана в руке,
Шептал ему: 'Ах! Как неосторожно!
Тебе б зарыться, спрятаться в траншею,
А ты рискуешь в русском кабаке!'

Он тушевался, а его жена
Прошла легко сквозь все перипетии:
'Знакомство с нами свел сам Сатана,
Но — добрый, ибо родом из России'.

Француз страдал от недопониманья,
Взывал ко всем: к жене, к официантам, —
Жизнь для него пошла наоборот.
Цыгане висли, скрипками шаманя,
И вымогали мзду не по талантам,
А я совал рагу французу в рот.

И я вопил: 'Отец мой имярек —
Герой, а я тут с падалью якшаюсь!'
И восемьдесят девять человек
Кивали в такт, со мною соглашаясь.

Калигулу ли, Канта ли, Катулла,
Пикассо ли — кого еще не знаю,
Европа-сука тычет невпопад.
[Меня] куда бы пьянка ни метнула,
Я свой Санкт-Петербург не променяю
На вкупе все, хоть он и Ленинград.

В мне одному немую тишину
Я убежал до ужаса тверезый.
Навеки потеряв свою жену,
В углу сидел француз, роняя слезы.

Я ощутил намеренье благое —
Сварганить крылья из цыганской шали,
Крылатым стать и недоступным стать.
Мои друзья — пьянющие изгои
Меня хватали за руки, мешали,
Никто не знал, что я умел летать.

Через Pegeaut я прыгнул на Faubourg
И приобрел повторное звучанье:
На ноте «до» завыл Санкт-Петербург,
А это означало «До свиданья».

Мне б по моим мечтам — в каменоломню:
Так много сил, что все перетаскаю, —
Таскал в России — грыжа подтвердит.
Да знали б вы, что я совсем не помню,
Кого я бью по пьянке и ласкаю,
И что плевать хотел на Interdite.

Да! Я рисую, трачу и кучу!
Я даже чуть избыл привычку к лени.
Я потому французский не учу,
Чтоб мне не сели на колени.

Конец «Охоты на волков», или Охота с вертолетов

Михаилу Шемякину

Словно бритва рассвет полоснул по глазам,
Отворились курки, как волшебный сезам,
Появились стрелки, на помине легки, —
И взлетели стрекозы с протухшей реки,
И потеха пошла — в две руки, в две руки!