Старшина Елейкин дергается нескладным телом, выражая свое раннее нетерпение.
– Все торопится, как голый сношаться, – ворчит рябой зэк с торчащими изо рта двумя передними клыками.
– Что ты там базаришь, Кусок?! – спрашивает все подмечающий старшина, но смотрит куда-то в сторону.
– Да вот хочу семью создать после досрочного освобождения.
– Базарить будешь, здесь оженим. Строиться!
Высокий, похожий на высохший тростник, китаец хватает горстью обсевших мокрое пятно мух и отправляет в рот.
– Вкусно, ходя? – спрашивает с доброй улыбкой разливала.
– Плехо! – сознается китаец. – Кушать хотца.
– Играешь плохо, ходя: шестую пайку засаживаешь.
– Считаешь тоже плехо, Кырылыч, – седьмую.
Китаец ждет, когда вновь соберутся мухи, но его выталкивает в шею старшина.
– С воскресением тебя, парень, – говорит в ухо Упорову Дьяк. – Меня тоже едва сукам в пасть не кинули. На Удачный заслать хотели. Но потом одумались.
Никанор Евстафьевич щурится, отчего морщины на его добродушном лице обретают графическую ясность. Он говорит:
– К кому пахать тебя определили?
– К Лысому.
– Характерный бандеровец. На Стрелке едва свои не грохнули. Подскажем, чтоб жилы не тянул. И подогрев нынче получишь.
Упорову хочется послать старого вора подальше, но он отвечает с уважительной скромностью:
– Стоит ли беспокоиться, Никанор Евстафьевич?
– Стоит.
И дернул дрябловатой щекой:
– Не озоруй болс. Суки ярятся. Поживи тихо до сроку.
На этом разговор кончился, они расстались так же незаметно, как и встретились, ограничившись спокойными кивками для прощания. Зэк зябко поежился, попытался вспомнить кличку того человека, которому суки «отчекрыжили конечности», но в это время его спросили, слегка потрогав за плечо:
– На проходке пахал, сиделец?
Бугор стоял напротив, ковыряя в ноздре утиного носа грязным мизинцем.
– Работал. Мне бы только немного в себя прийти.
– Это когда освободишься. Пойдешь ставить крепеж. С ними.
Лысый, так звали бригадира, кивнул в сторону трех заключенных, разбирающих штабель тонких бревен. Сам повернулся в профиль, не теряя из виду Упорова, сказал:
– Они все поймут.
Затылок бригадира срезан вровень с шеей, под петлястым ухом бьется синеватая жилка. Наверное, он ждал, когда зэк выполнит его приказ, и потому не двигался.
Упоров позволил себе подумать; не торопясь, словно все решил сам, пошел к штабелю размеренной походкой, подумывая о новом побеге. Шел и чувствовал взгляд в спину из – под пропыленной кепки бугра, которую тот носил по-деревенски – набекрень.
Он перебрался через кучу бревен, спросил у хромого с синим бельмом над глазом зэка:
– Стояки мереные?
– С виду одинаковые. А так, кто их знает… Ты до нас прибыл?
– До тебя лично. Послали доложить.
Упоров тряхнул стояк, отбросил в сторону:
– Гнилье. Чем крепить будем, гражданин начальник?
Бельмастый не обиделся, ответил своим тиховатым, слегка рассыпающимся голосом:
– Листвяк искать надо. Тут все вперемешку. А ты случаем не из воровского побега, что Пельмень вел?
– Угадал. Вот этот сгодится. И этот пойдет.
– На свободе-то хорошо крутанулись? – не унимался бельмастый.
Крепежные бревнышки улетели в отдельный штабель.
Упоров оглядел мужика насмешливым взглядом, но решил не портить отношений:
– На всю катушку. Больше даже прокурор дать не мог.
Работающий рядом с ним мужик в плюшевой рубахе, совсем, как заводная кукла, покрутил головой, проверив каблуком надежность стояка, предупредил бельмастого:
– Не докапывайся: он Секачу все потроха отбил. Ты же его кулаком треснул, парень?
– Чем просил, тем и треснул. Придержи за тот конец, не то посыпаются…
К полудню работа была закончена. Лиственничных стояков набралось сотни полторы, и зэки уже собрались начать их транспортировку к шахте, когда там возник переполох.
– Никак опять обвалило? – ни к кому не обращаясь, спросил бельмастый и сощурился.
– Сбегай, Чарли, – предложил бельмастому зэк с серой, похожей на асфальт кожей и куском собачьей шкуры, привязанной к пояснице ворсистой веревкой. – Сбегай! Може, там уже гробы нужны.
Чарли ничего не ответил, циркнул зубом, пошел, забыв захлопнуть рот и волоча правую ногу. Вернулся он вскорости, уже с закрытым ртом, потому что из него торчал подстреленный «бычок».
– Четыре шнура не выпалило, – Чарли вынул окурок потрескавшимися пальцами. – Взрывникам полгода до звонка. Менжуются…
– Жить и стахановцы хотят, – предположил зэк в плюшевой рубахе. – Ты-то что не подписался?
– Плохая примета: с утра твою рожу увидел. Бугор велел крепеж к шахте носить.
У входа в шахту все еще спорили два взрывника, остальные подливали масла в огонь.
– Лукайтесь оба. Не так обидно помирать.
– Я в прошлый раз со смертушкой в прятки поигрался. Теперь ты давай, Мухомор.
Тот, кого назвали Мухомором, на голову ниже товарища, но судя по выпяченному вперед подбородку, настырней и злее. Говорит шепелявой скороговоркой, прищелкивая языком:
– Отсосешь! Отсосешь!
Упоров раздумывал совсем немного, подойдя к бочке с водой, снял с борта мокрую тряпку. Другой рукой подхватил чье-то кайло и карбидную лампу.
Густая темень шахтного провала отсекла половину кирзового сапога зэка, прежде чем ему в спину ткнулся вопрос бригадира:
– Куда прешь, герой?
Он ответил уже из полной темноты, слегка развернувшись, чтобы его могли слышать прекратившие базар зэки:
– Я это умею.
– С четвертаком-то чо не рисковать?! И я бы тоже…
– Ты?! – Лысый поймал Мухомора за ворот брезентовой рубахи. – Дух не тот! От тебя помойкой пахнет. Он под вышкой ходил – не сломался.
– Откуда ты знаешь?! Тебе мусора докладывали?!
– У меня глаза есть, червь! – он отшвырнул в сторону Мухомора, скомандовал остальным зэкам, – Крепеж – к шахте!
…Упоров двигался осторожно, вдыхая сквозь мокрую тряпку пахнущий сгоревшим порохом воздух. Всем своим существом он ощущал угрожающее терпение растревоженной взрывами земли. И кляня себя за лихую бесшабашность, сосредоточенно осматривал место, где остались невыпалившие патроны. Затем точно нанес удар кайлом, повторил удар, начал крушить мерзлую землю, представляя, как взорвется патрон и ему навстречу выплеснется ослепительный свет с грохотом, который не сможет вместить слух…
Земля падала к его ногам, а он рубил и рубил, защищая себя безотлагательным действием от парящего вокруг страха.
– Я вас достану! – повторял зэк невесть откуда взявшуюся фразу, но именно она возвращала ему
