— Да что ты понимаешь!
— Я чую — шестое чувство рядового-артиллериста.
— А вот хрен тебе.
— Слушай, мне сейчас мало что светит. Да, я кретин, знаю. Но давай найдем компромисс хотя бы на сегодняшний вечер, ладно?
— Я думаю…
— Думай быстрее, не то я совсем спекусь.
— Думаю о настольном…
— Что-о?
— Мы сыграем на нее в настольный футбол.
— Не слишком галантно.
— Это останется между нами, гребаный джентльмен, отбивающий чужих подружек.
— Идет. Когда?
— Сейчас. В подвале.
— Сейчас?!
—
— И мне тоже…
— Конечно. И даже не стану писать в твою чашку.
— Чурбан ты армейский.
— Иди, разогревайся. И попрощайся с ней.
— Отвянь.
— Не бойся, я ее утешу.
— И не надейся.
Мы выпили обжигающий кофе прямо на кухне. Марк пошел в подвал первым. Я сунул ладони в мешок с мукой, думая о маме, которая жарит для нас свиные отбивные в панировке. Знала бы она!
Потом мне, естественно, захотелось писать — ну ни фига себе, как теперь идти в сортир с руками, обсыпанными мукой? Да, тяжелый случай…
Прежде чем выйти на лестницу, я нашел взглядом Мари, чтобы взбодриться и настроиться на победу, поскольку на флиппере я непобедим, а вот настольный футбол — это, пожалуй, конек брата.
Играл я позорно. Мука, призванная бороться с потом, превратилась в мерзкие белые катышки, облепившие мне пальцы.
Кроме того, Мари и все остальные присоединились к нам при счете 6:6, и тут я сломался. Я чувствовал ее присутствие у себя за спиной — и ладони предательски скользили по рычагам. Я ощущал аромат ее духов — и забывал о своих нападающих. Услышав ее голос, я пропускал гол за голом.
Когда брат довел счет до 10 в свою пользу, я смог наконец обтереть руки о собственную задницу — джинсы побелели от муки.
Марк, негодяй, смотрел на меня с искренним сочувствием.
«С днем рождения», — поздравил я себя.
Девушки заявили, что хотят спать, и попросили показать им их комнату. Я объявил, что лягу на диванчике в гостиной, чтобы спокойно прикончить бутылку, и попросил меня не беспокоить.
Мари посмотрела на меня. А я подумал — останься она ростом в метр двадцать девять и весом в двадцать шесть кило, я бы спрятал ее себе за пазуху и повсюду таскал бы с собой.
Потом дом затих. Один за другим погасли окна, то тут, то там слышались приглушенные смешки.
Мне казалось, что Марк с ребятами прикалываются — скребутся в дверь к девчонкам.
Я свистнул собакам и закрыл входную дверь на ключ.
Заснуть не удавалось. Ничего удивительного.
Я курил, лежа в темноте, освещаемой лишь огоньком горящей сигареты. Потом услышал какой-то шум. Вернее, шорох, словно кто-то зашуршал бумагой. Сначала я решил было, что это возится одна из собак. Я позвал:
— Бозо?… Микмак?…
Ни ответа, ни привета, но звук усилился, причем к шороху добавился странный призвук — как будто скотч отклеивают.
Я сел, протянул руку, чтобы зажечь лампу.
Я брежу. Мари — голая — стоит посреди комнаты, прикрывая тело бумажками подарочных упаковок. На левой груди у нее — голубой листок, на правой — серебряный, на руках — нарядная веревочка. Крафтовая бумага, в которую мама завернула мотоциклетный шлем — подарок мне на день рождения, служит Мари набедренной повязкой.
Она идет по комнате, ступая по обрывкам подарочных упаковок, мимо полных пепельниц и грязных стаканов.
— Что ты делаешь?
— А что, непонятно?
— Ну… вообще-то не очень…
— Ты разве не сказал, что хочешь получить подарок к дню рождения?
Продолжая улыбаться, она обвязала талию красной тесемочкой.
Я как ужаленный вскочил с дивана и закричал:
— Эй, эй, не увлекайся!
Произнося эти слова, я спрашивал себя, что они означают: не прячь свое тело, оставь его мне, прошу тебя?
Или: давай притормози, знаешь, меня по-прежнему укачивает, а завтра я уезжаю в Нанси, так что, сама понимаешь?…
Происшествие
Лучше бы мне пойти спать, но я не могу.
У меня трясутся руки.
Думаю, мне следует написать что-то вроде отчета.
Я умею это делать. Раз в неделю, по пятницам после обеда, я составляю отчет о проделанной работе для Гийемена, моего шефа.
На сей раз я составлю отчет для себя самого.
Я говорю себе: «Если изложить все подробно, в деталях, если очень постараться, то, закончив и перечитав, можно будет хоть на пару секунд представить себе, что главный герой данной истории кто-то другой, не ты. И тогда, возможно, тебе удастся объективно оценить случившееся. Возможно».
И вот я сижу перед своим ноутбуком, которым обычно пользуюсь только по работе. Слышно, как внизу шумит посудомоечная машина.
Жена и дети давно легли. Дети наверняка спят, жена — точно нет. Она меня караулит. Пытается понять, в чем дело. Думаю, она напугана, потому что уже знает, что потеряла меня. Женщины чувствуют такие вещи. Но я не могу лечь, прижаться к ней и заснуть — и она это знает. Я должен написать все это прямо сейчас — ради тех самых двух секунд, которые, возможно, окажутся поворотными в моей судьбе… если получится.
