взад-вперед по комнате с мобильным телефоном возле уха и пробивать застрявший под Брестом эшелон с тушенкой. А тут все было настолько тихо и мирно, что торговлей совсем не пахло. Пахло свежесваренным кофе. По стенам стояли большие кожаные диваны, в углах — вазы с цветами. Пространство между диванами занимал длинный деревянный стол с резным восточным узором, сейчас на нем стояла раскрытая доска для игры в нарды, а также маленькая вазочка с фруктами. Если здесь и занимались бизнесом, то, видимо, в какой-то особой, неторопливой, расслабленной форме. Так мне показалось.
А еще на окнах вместо обычных белых жалюзи висели тяжелые темные шторы, не пропускающие солнечный свет. Значит, бизнес этих людей требовал еще и интимной обстановки. Я вспомнил про упирающийся мне в ребра «парабеллум», сопоставил с опушенными шторами и понял, что пахнет тут на самом деле не кофе и не цветами. Пахнет здесь керосином. По крайней мере для меня.
Я все же надеялся, что мне предложат присесть, но ошибся. А когда я сам двинулся к дивану, прикосновение пистолетного ствола стало особенно ощутимым, и я решил, что это как раз тот самый случай, когда инициатива наказуема. Высшей мерой наказания.
Развалившийся на диване узколицый кавказец с тростью медленно перевел взгляд с меня на Тамару и обратно. Он все делал очень медленно, и у меня создалось такое впечатление, что ему очень неохота было возиться со всеми этими делами, гораздо приятнее ему было бы по-прежнему кайфовать себе, провалившись в мягкий диван и закрыв глаза.
Однако положение обязывало. Кавказец погладил свою трость с набалдашником из желтого металла и тихо спросил меня:
— Значит, это ты был с Георгием в понедельник?
— Ага, — сказал я.
— Плохо, — сказал он.
— Знаю, — сказал я.
— Что ты знаешь? — прищурился кавказец.
— Знаю, что это плохо кончилось для Георгия Эдуардовича, — со вздохом произнес я, надеясь, что выгляжу при этом достаточно расстроенным. Тамара, например, расстроенной не выглядела — в офисе «Талер Инкорпорейтед» она была озабоченной, а сейчас — встревоженной. Но никак не опечаленной.
— Думаешь, для тебя это закончилось хорошо? — недобро посмотрел на меня человек на диване. — Ты был с Георгием, ты должен был его охранять, а вместо этого ты подставил его под пули! Сколько тебе заплатили за это, парень? И кто заплатил?
— Заплатили? — Мне захотелось рассмеяться, чтобы показать нелепость обвинения, но я вспомнил про «парабеллум» и решил остаться серьезным. Мою веселость здесь могли неправильно понять. — Подставил?! Да на фига мне это было нужно? Я его ведь и не знал толком, всего один день проработал...
Кавказец не перебивал меня, но по его лицу было понятно, что верит он моим словам так же, как байкам о летающих тарелках. Я продолжал:
— Он же меня сам попросил сходить за сигаретами в киоск, я и сходил. А когда вернулся, то Георгий Эдуардович был уже готов... В смысле, скончался.
— Он гонит, Гиви Иванович, — вдруг перебил меня мужчина в белом костюме. Перебил, да еще так злорадно посмотрел на меня темными маслянистыми глазками. Типа, вот, на тебе, парень, съешь!
— Кто гонит?! — я даже чуть повысил голос, и у меня в результате снова закололо между ребер.
— Гонит, — уверенно сказал толстячок в белом. — Георгий-то не курил, Гиви Иванович. Нюхал он, это да. Правда, нечасто, потому что разборчив был. Уважал качественный продукт. Если смешано было с тальком или там со стиральным порошком — чуял сразу. А вот насчет курить, да еще табак... Рак легких боялся подцепить. Не курил Георгий.
— 'Мальборо', — сказал я. — Честное слово, он велел мне купить блок «Мальборо».
Тамара смотрела то на меня, то на толстячка в белом, и было видно, что мои и его слова одинаково изумили ее. Только я не знал, что больше явилось для нее неожиданностью — «Мальборо» или качественный продукт для вдыхания через ноздри.
Кавказец на диване неодобрительно качнул головой. Это адресовалось мне.
— Хочешь мозги запудрить? Напрасно...
— Запудрить? Да у меня этот блок дома лежит, могу принести и показать! — сказал я. — Может, Георгий Эдуардович хотел кому-нибудь сделать подарок...
— Может, и так, — согласился Гиви Иванович. — А может, и нет. В этом вся сложность. Вот если бы тебя вместе с Георгием завалили, то никаких сложностей не было бы. И никаких вопросов я бы тебе не задавал.
— В следующий раз не облажаюсь, обязательно подставлюсь под пулю, — со злостью ответил я, и мое настроение не осталось незамеченным.
— Мы сами тебя подставим куда надо, — спокойно сказал Гиви Иванович. — Георгий был мой друг, я хочу разобраться, кто его убрал. Шота, — Гиви Иванович кивнул на толстячка, — думает, что ты в этом замешан. Я пока не уверен. И скажу тебе вот что: если ты ни при чем, то найди мне того, кто при чем. Выясни, кто заказал моего земляка. На это даю тебе десять дней. Не справишься — буду считать, что Шота был прав. Понимаешь?
Все это было сказано тихим и ровным голосом, абсолютно расслабленным и по-своему приятным, как будто речь шла не о смерти, а о красотах грузинской природы. Хотя очень может быть, что именно о красотах своей природы Гиви Иванович говорил бы с большим пылом. Я же для него был сейчас просто еще одним парнем, которого нужно было поставить на место. Гиви Иванович скучал. А я — нет.
— Понятно, — с еще большей злостью сказал я. Я уже закипал от этой злости как чайник, и мне нужно было немедленно выплеснуть ее куда-то. То есть на кого-то. Кидаться на самого Гиви было как-то неудобно — он был весь такой расслабленный и незлобивый (к тому же я понимал, что это будет с моей стороны самоубийством). А вот парень с «парабеллумом» утомил меня хуже некуда — торчал у меня за спиной, тыкал пистолетом в спину и дышал в ухо чесноком. Был бы он сам по себе, я бы еще пережил, но когда один сопит за спиной, а двое других поливают дерьмом — это уже слишком. Это уже передоза.
Для Гиви, наверное, это было неожиданностью, но для меня — совершенно логично: я вздохнул и с силой наступил пяткой на носок правой ноги парню с «парабеллумом». А потом саданул назад локтем, надеясь попасть под дых. Видимо, попал, потому что парень взвыл. ДК перевел мне как-то, что «парабеллум» означает «готовься к войне». Так вот, этот тип в спортивном костюме ни хрена не был готов к моей маленькой войне. Я врезал ему левой, с разворота — в челюсть. Парень в ответ изобразил, что такое быть унесенным ветром. Он врезался башкой в стену, и «парабеллум» ему совершенно не помог.
Я довольно ухмыльнулся и сел на диван напротив Тамары и слегка удивленного Гиви Ивановича. При этом я старался не обращать внимания на два ствола, направленные мне в голову. Толстячок Шота на редкость быстро выхватил «Макаров», а откуда-то сверху по лестнице примчался еще один кавказец. У этого в руках было ружье. Но я уже был тих и смирен.
— Ты это зачем? — спросил по-прежнему расслабленный Гиви Иванович. Кажется, в его голове ни на миг не возникла мысль, что я могу наброситься на него. То ли Гиви Иванович очень хорошо разбирался в людях и ситуациях, то ли он хорошенько обкурился. Впрочем, одно другого не исключает. Как говорит ДК — большое видится на расстоянии. Судя по выражению лица Гиви, он был где-то далеко-далеко отсюда.
— Ты зачем тут буянишь? — невозмутимо осведомился Гиви.
— Руки затекли, — сказал я. — Размять захотелось.
— Сила есть, ума не надо, — с иронией сказал мне Шота, убирая пистолет, а лицо Тамары понемногу стало из белого принимать нормальный цвет.
— Сам дурак, — сказал я Шоте, но уже без злости. Вся злость ушла на беднягу с «парабеллумом». И вообще — было мне в эти минуты очень легко, просто ненормально легко, потому как я находился в ситуации, про которую обычно говорят — терять больше нечего. Мне вот тоже терять было нечего, так что с какой стати я должен был подыскивать для этой компании вежливые словечки? Похоже, они это тоже поняли.
— Вы тут на меня наезжаете почем зря, — сказал я, глядя на Гиви. — А откуда я знаю, что это не вы земляка своего замочили? Тамара говорит, деньги пропали после смерти Георгия Эдуардовича.
