провел ладонью по стене и пальцы наткнулись на гладкую прохладу медной дощечки, на молоток, висевший рядом на цепочке. Если уж проситься на ночлег, подумал он, то как положено достойному путнику. И он несколько раз ударил молотком по гулкому металлу. Раздался звон — не слишком громкий, но достаточный, чтобы его услышали в доме. Никто не отозвался. Он немного подождал, потом ударил еще раз. Кто-то спускался с крыльца, отблеск света следовал рядом, повторяя каждое движение несущего фонарь человека.
Никакого вопроса задано не было — здесь это не принято, во всяком случае, было не принято, пока всех не напугали банды с той стороны — он слышал, как сняли засов, как кто-то нажал изнутри на створки ворот и они медленно распахнулись.
Ему опять не повезло.
Женщина была явно с той стороны.
Это было видно по тому, как она стояла, придерживая рукой круглый фонарь в плетеной сетке, по тому, как медленно оглядывала его с головы до ног, и даже по выражению ее лица — оно было не спокойным, не равнодушным, как он тут привык видеть, — просто бледным и испуганным.
Если уж начинается полоса невезения, подумал он, она так и будет тянуться, пока чем-нибудь ее не перебить, — и приготовился к дальнейшим неприятностям. Он увидел себя ее глазами — зрелище было явно не слишком успокаивающим — грязного, с разбитой мордой, затянутого в какую-то непонятную одежду. У него не было оружия — может быть, это хоть немного ее успокоит.
— Не смотри на меня так, — сказал он и попытался улыбнуться ей самой обаятельной своей улыбкой, — я упал с лошади, вот и все. И, кажется, сломал ногу.
— Это маловероятно, — сухо отозвалась она, — иначе вы бы сюда не дошли.
— Ну, во всяком случае, я ее здорово потянул.
Она вновь оглядела его. Что-то такое было в этом взгляде… Он невольно поежился. Но она посторонилась, пропуская его. Только тут он увидел, что в другой руке она держит пистолет. Она смотрела ему в спину. Нога опухла и болела все сильнее — он едва мог на нее ступать.
— А где лошадь? — раздался за спиной голос женщины.
— Убежала. Ее что-то напугало. Не знаю, что это было.
Она не ответила. Он обернулся. Она положила фонарь на землю и задвигала засов на воротах. Пистолет она так и не убрала.
— Я могу пройти в дом? — спросил он мягко.
Она молча кивнула, подняла фонарь и пошла за ним. При этом у него все время сохранялось неприятное ощущение, что дуло пистолета смотрит ему в спину.
По лестнице ему пришлось подниматься, схватившись за перила — чувствовать дерево под руками было приятно — оно было такое гладкое и словно хранило дневное тепло.
— Дверь открыта, — сказала она.
Он отворил двери и оказался в полутемном коридоре — свет шел из центральной комнаты цокольного этажа, а потом оказался у него за спиной, отбросив на пол его искаженную, увеличенную тень — это она внесла фонарь.
— Да вы пройдете, или нет, — сказала она раздраженно. Он оперся ладонью о стену и проковылял в дом.
Ему сразу стало ясно, что дом в свое время был разграблен — комната была почти пуста. Одно из окон — замечательное витражное окно, из тех, что с таким тщанием выделывали леммы, было разбито и просто заслонено какой-то доской. У этого окна в кресле кто-то сидел — темная фигура в темном углу, — он сразу понял, что это конченный и немного успокоился — если что-нибудь пойдет не так, ему придется иметь дело с одной только женщиной. Если бы она только не была с той стороны… вот что плохо!
— Он говорит, что свалился с лошади, — раздался голос женщины у него за спиной, — Во всяком случае, с ногой у него действительно неладно.
Конченный молчал. Может, болезнь уже дошла до такой стадии, когда они уже почти ничего не соображают, потому что у сердца не хватает сил перегонять кислород к мозгу.
— Садитесь, — сказала она, — Нет, не сюда, — она подвинула стул так, что он оказался почти в центре комнаты, — я принесу воды.
Неужели она выйдет со своей дурацкой пушкой? — подумал он и сразу понял, что ошибся — она передала пистолет конченному. Тот перехватил оружие левой рукой — правая по-прежнему неподвижно лежала на ручке кресла.
Он, морщась, нагнулся и стал ощупывать щиколотку. Похоже, она здорово распухла.
— Послушайте, — обратился он к конченному, — вы бы убрали свою пушку. Я ведь ничего не сделаю.
— Верно, — спокойно согласился тот, — вы просто не успеете.
Женщина вошла в комнату. Она несла таз с теплой водой и полотняные бинты.
— У вас нет никакого перелома, — без всякого сочувствия объяснила она, — это просто растяжение. Вывих. Если вы как следует стянете щиколотку и не будете ходить какое-то время, все пройдет.
— Угу, — сказал он угрюмо. Ему было неуютно. Под внимательными взглядами он нагнулся и понял, что не может стянуть сапог — мешала проклятая опухоль. Он сказал:
— Мне нужен нож.
Он думал, что она сейчас начнет препираться с ним, но она отстегнула нож, висевший у пояса и бросила его — не сильно, так что он мог легко его перехватить. Он разрезал сапог — обидно было это делать, но больше ничего не оставалось, — и вопросительно поглядел на нее.
— Бросьте его на стол, — сказала она.
Он кинул нож на стол. Она подошла к столу, забрала нож и опять стала внимательно разглядывать его, опершись ладонями о дощатую поверхность.
Он промыл ногу в горячей воде — легче от этого не стало, — и плотно перевязал.
— Идите к столу, — сказала женщина. Он на одной ноге проковылял к столу, волоча табурет за собой.
Женщина забрала таз, его несчастный разрезанный сапог и вышла.
Он слышал, как она гремит посудой за кухонной перегородкой. Наконец, она вновь появилась, держа в руках поднос с посудой, и стала накрывать на стол. Он глядел, как она разливает в кружки горячее вино — волосы у нее были светлые, глаза — тоже, а выражение лица непроницаемое — не поймешь, о чем она думает.
— Чего вы боитесь? — спросил он, наконец. — Я один, у меня нет оружия, да еще и нога повреждена. Что я могу вам сделать?
Она подняла на него глаза. Взгляд ничего не выражал.
— Я не то, чтобы боюсь, — задумчиво ответила она, — Но во всем этом есть что-то странное.
— Странное? — удивленно переспросил он, надеясь при этом, что у него достаточно глупый вид.
Женщина лишь тихонько покачала головой. Он смотрел, как она подошла к конченному, привычно подставляя плечо. Тот тяжело уместился за столом, но она продолжала стоять — то ли потому, что так уж держалась здешних обычаев, то ли просто боялась выпустить его из виду.
После горячего вина боль немного отпустила. Он расслабился — в конце концов, все обернулось не так уж и плохо — он мог по-прежнему валяться в ночном холодном поле, не набреди он на этот дом, а что он бы мог тогда делать — разбитый, с больной ногой…
Пистолет лежал на столе, рядом с конченным — он подумал, что, если очень постарается, то сможет перехватить его, и, наконец, прекратить весь этот бред, но потом решил не пытаться — скорее всего, у человека, который сидел на другом конце стола, еще сохранилась великолепная реакция — иначе он не был бы так спокоен. А получить дыру в плече помимо всех прочих неурядиц, ему вовсе не хотелось. Поэтому, он продолжал поглощать ужин, вытянув под столом свою больную ногу.
Вино привело его в хорошее настроение, и он благодушно спросил:
— А если я сейчас пойду спать, вы что, так и собираетесь просидеть с пистолетом всю ночь?
— Нет, — мягко сказала женщина. Она по-прежнему не сводила с него глаз, и он вдруг почувствовал себя неуютно, встретив этот страшный, напряженный взгляд. — Я просто запру вас снаружи, вот и все.
