красоты Жан-Клода, но я знала, что сейчас оно столь же пусто. Я смотрела, как корчится Лив, и не испытывала жалости.
И холодный ветер не пришел ей на помощь. Думаю, Лив этому удивилась, потому что потянулась к Жан-Клоду. Потянулась, взглядом умоляя его о помощи. Он не шевельнулся, погруженный в свое оцепенение, будто собирался исчезнуть. Наверное, его не волновало зрелище смерти Лив.
Будь она человеком, смерть не заставила бы себя ждать. Но она человеком не была, и смерть не торопилась. Лив не умирала. Не знаю, была ли это жалость, но я не могла просто стоять и смотреть на ужасное состояние кого бы то ни было, терпящего такую боль.
Вытащив из кармана браунинг, я нацелилась в голову Лив.
– Надо положить этому конец.
– Она исцелится, mа petite. Такую рану ее вампирское тело само залечит со временем.
– А почему ее новый Мастер ей не помогает? – спросила я.
– Он знает, что она исцелится и без его помощи.
– Не хочет зря тратить энергию?
– Что-то вроде того, – ответил Жан-Клод.
Трудно было сказать, но кровоточащая рана вроде бы начала зарастать. Хотя это будет достаточно долго.
– Мы подставляем друг другу горло, запястье или локтевой сгиб в качестве официального приветствия. Младшие предлагают себя старшим в знак признания их силы. Это мило, это вежливо, но это взаправду, mа petite. Лив предложила мне горло, и я его принял.
Я глядела в невообразимо широкие глаза вампирши.
– А она знала, что может так случиться?
– Если она не знала, значит, она дура. Такого насилия никогда не происходит, кроме тех случаев, когда младший ставит под сомнение власть старшего. Она усомнилась в моем господстве над ней. И расплатилась за это.
Лив повернулась на бок, откашливаясь. Дыхание булькало и дребезжало у нее в горле. Ткани восстанавливались, она снова дышала. Набрав воздуху, она сумела произнести:
– Будь ты проклят, Жан-Клод!
И снова закашляла кровью. До чего ж аппетитно.
Жан-Клод протянул мне руку. Он успел ее вытереть, но без мыла и щетки кровь из-под ногтей не удалить. Поколебавшись, я приняла его руку. До конца ночи мы измажемся в крови куда сильнее – в этом сомневаться не приходилось.
Мы пошли к «Цирку», и пальто раздувалось вокруг меня, как пелерина. «Узи» постукивал по спине. Из «бардачка» я взяла еще одну вещь – крест на длинной серебряной цепочке. Длинные цепочки я стала носить, когда начала встречаться с Жан-Клодом, а то короткие выпадали у меня из-под одежды в самые неподходящие моменты. Я была снаряжена на медведя... то есть на вампира, и готова была убивать кого попало. Эдуард мог бы мною гордиться.
13
У боковой двери «Цирка» ручки не было. Единственный способ, чтобы войти, – это кто-то тебе должен ее открыть. Меры безопасности, понимаешь. Жан-Клод постучал, и дверь распахнулась внутрь. И осталась распахнутой – выжидающей и зловещей.
За дверью была кладовка с тусклой голой лампочкой на потолке. Несколько ящиков стояли у стен – и ничего больше. Дверь направо вела в главные помещения «Цирка», где посетители катались на чертовом колесе и ели сладкую вату. Налево вела дверь поменьше, и там ни яркого света, ни сахарной ваты не ожидалось.
Лампочка раскачивалась, будто кто-то только что ее задел. От нее тени становились чернее, и свет плясал, стирая грани между собой и тенью. На левой двери что-то блеснуло. Что-то, прицепленное к ее поверхности. Что это, я не знала, но оно блеснуло в этом странном освещении.
Ударом я отбросила входную дверь к стене – просто чтобы убедиться, что за ней никого нет. Потом прислонилась к ней спиной и достала браунинг.
– Останови лампочку, чтобы не качалась, – сказала я. Жан-Клод протянул руку и взялся за лампочку. Для этого ему пришлось встать на цыпочки. Тот, кто ее покачнул, был не меньше шести футов ростом.
– В комнате никого нет, mа petite, – сказал Жан-Клод.
– А что на двери? – спросила я.
Чем бы мог быть этот плоский и тонкий предмет, я никак не могла понять. Но он был прибит к двери серебряными гвоздями.
Жан-Клод испустил долгий вздох изумления:
– Mon Dieu!
Я подошла к двери, держа браунинг обеими руками и направляя его в пол. Жан-Клод сказал, что в комнате никого нет, и я полагалась на него, но на себя я полагалась больше.
В дверях появилась Лив. Она шаталась, спереди ее покрывала кровь, но горло было невредимым. Интересно, не помог ли ей Странник, когда мы ушли. Лив закашлялась, и это даже слышать было больно.
– Хотела я посмотреть на ваши лица, когда вы увидите работу Мастера Зверей, – произнесла она. – Странник запретил ему и его присным являться к вам лично. Так вот его визитная карточка. Как она вам нравится?
В голосе Лив звучал хищный, противный энтузиазм. Что за чертовщина там, на двери?
Даже глядя в упор, я не могла понять, что это. Из-под этой штуки по двери текли тонкие струйки крови, и ее металлический запах стоял в затхлом воздухе. Предмет был тонок, почти как бумага, но на ощупь скорее напоминал пластик. По краям он завернулся, придержанный пятью серебряными гвоздями.
Вдруг мне явилась ужасная мысль. Настолько ужасная, что глаза мои не соглашались с ней. Но вот они – две руки, две ноги, плечи. Это человеческая кожа. Разглядев ее контур, я уже не могла не видеть. И знала, что сегодня ночью, когда я закрою глаза, это зрелище меня не отпустит. Этот растянутый предмет был недавно жив.
– А где кисти, стопы? – спросила я, и голос мой прозвучал странно, почти безразлично. Губы и пальцы онемели от ужаса.
– Это лишь задняя часть тела, а не кожа целиком, mа petite. Трудно снять кожу с кистей и стоп, когда жертва еще сопротивляется, – сказал Жан-Клод. И голос его был абсолютно мертв, пуст.
– Сопротивляется? То есть кожу сняли заживо?
– Ты же полицейский эксперт, mа petite.
– Не было бы столько крови, если бы жертва не была жива, – догадалась я.
– Да, mа petite.
Он был прав, и я это знала. Но вид прибитой к двери человечьей кожи меня ошеломил. Даже я такое видела впервые.
– Господи Боже мой! А серебряные гвозди – это значит, что жертва была вампиром или ликантропом?
– Вероятнее всего, – ответил Жан-Клод.
– Значит, она еще жива?
Он обратил на меня взгляд пустой и красноречивый одновременно – Жан-Клод это умеет.
– Она была жива, когда сняли кожу. С вампира или ликантропа недостаточно просто снять кожу, чтобы убить.
Я задрожала с головы до пят. Это был не просто страх – ужас. Ужас перед тем, как небрежно, это было сделано бездушно.
