полагаю.
Уоррик смотрел мимо нас, в стену, изо всех сил стараясь не замечать нас. По его голубым глазам расползалась белая пленка, они мутнели и слепли – настолько незаметно, что мы бы и не увидели, если бы не сидели вплотную к нему.
Глаза рыцаря стали вваливаться внутрь, сгнивая и рассыпаясь. Лицо его оставалось идеальным, сильным, героическим, как у святого Георгия на медали, но глаза превратились в гниющие дыры. Густой зеленоватый гной потек по щекам.
– Это она с ним делает? – спросила я шепотом.
– Она, – ответил Жан-Клод почти неслышно.
Уоррик издал тихий горловой звук, черная жижа хлынула у него изо рта, стекая по губам. Он пытался вскрикнуть, но слышалось только глубокое придушенное бульканье. Рыцарь покачнулся и упал на четвереньки. Из глаз, ушей, рта текла гнойная жидкость, собираясь на полу лужей, более густой, чем кровь.
Ей следовало бы вонять, но у вампиров часто бывает, что гниение есть, а запаха нет. Уоррик выблевал на пол собственные гниющие внутренности.
Мы отодвинулись от растущей лужи, чтобы не наступить. Это было бы совершенно безвредно, но даже вампиры попятились назад.
Уоррик свалился набок. Белые одежды почти почернели от запекшейся крови. Но под этой мерзостью он все еще был цел, тело его не тронуло разложением.
Он протянул руку, как слепой, – беспомощный жест. Он лучше всяких слов говорил, как это больно, но что Уоррик все еще в сознании. Чувствует и мыслит.
– Господи Иисусе! – произнесла я.
– Это еще что, видела бы ты, что я умею делать со своим телом, – сказала Иветта.
Мы повернулись на ее голос. Она стояла, прижимая Джейсона к ноге. Белая, сверкающая – вся, кроме руки. Ниже локтя начала расползаться зеленая гниль.
Джейсон это заметил и закричал. Она дернула поводок, удушая его, лишая голоса. Гниющей рукой она погладила лицо Джейсона, оставив полосу чего-то густого и темного, слишком реального.
Джейсон потерял голову, стал вырываться. Она натянула поводок так, что лицо Джейсона порозовело, потом покраснело. Он все еще пытался вырваться, бился, как рыба на крючке. Лицо его побагровело, но он все еще отстранялся от ее гниющей руки.
И свалился на пол, придушив сам себя почти до потери сознания.
– Он уже имел удовольствие познать гниющую плоть вампиров, правда, Джейсон? Как он боится, бедный мальчик. Вот почему Падма мне его и отдал. – Иветта медленно сокращала дистанцию между собой и беззащитным телом Джейсона. – Вряд ли он сохранит рассудок даже после одной ночи. Какое это наслаждение!
– Мы умеем наслаждаться и без такой мерзости, – сказала я, достала из кармана браунинг и показала ей. – Не трогай его.
– Вы – покоренный народ, Анита. Ты этого еще не поняла?
– А ты покори вот это, – ответила я, поднимая ствол на уровень ее глаз.
Жан-Клод тронул меня за руку:
– Убери этот пистолет, mа petite.
– Я не отдам ей Джейсона.
– Она его не получит, – ответил он. Глаза его были устремлены на Иветту. – Джейсон – мой. В любом смысле мой. Я не буду его с тобой делить, а делать с ним что-либо, оставляющее непоправимый ущерб, – нарушение правил гостеприимства. Лишить его разума – это против законов совета.
– А Падма так не считает, – возразила Иветга.
– Да, но ты – не Падма.
Он скользнул к ней, и его сила стала заполнять коридор, как вода.
– Ты сотню лет был моей игрушкой, Жан-Клод. И ты думаешь, что сейчас можешь против меня выстоять?
Я ощутила, как она метнулась вперед, как нож в момент удара, но сила ее столкнулась с силой Жан-Клода и растаяла. Будто она ударила в туман. Сила Жан-Клода не сопротивлялась, она поглощала.
Жан-Клод шагнул вперед, почти вплотную к Иветте, и выдернул поводок из ее рук. Она погладила его по щеке гниющей рукой, размазывая что-то похуже крови.
Жан-Клод рассмеялся недобрым смехом, будто глотал битое стекло.
– Я повидал все, на что ты способна, Иветта. Ничего нового ты мне показать не можешь.
Она опустила руки и поглядела на него в упор.
– Впереди еще много удовольствий. Тебя ждут Падма и Странник.
Она не знала, что Странник уже среди нас. Тело Вилли стояло спокойно, не выдавая присутствия Странника. Интересно.
Иветта подняла руку – снова гладкую и безупречную.
– Ты уже покорен, Жан-Клод. Только ты еще этого не знаешь.
За движением руки Жан-Клода невозможно было уследить. Смазанной полосой она мелькнула в воздухе, и Иветта совершенно не элегантно вмазалась в стену.
– Кто бы меня ни покорил, Иветта, это будешь не ты. Только не ты.
19
Жан-Клод развязал Джейсону руки и сорвал с него ошейник, Джейсон скорчился на полу клубком, издавая тихие звуки, более простые и более жалобные, чем слова.
Иветта поднялась с пола на свои высокие каблуки и удалилась. Уоррик исцелялся – если это слово здесь применимо. Он сел, все еще покрытый остатками собственных жидкостей, но глаза его были ясными и голубыми, и он был цел.
Странник в теле Вилли подошел к Жан-Клоду.
– Ты меня уже не в первый раз поразил сегодня.
– Я это делал не для того, чтобы поражать. Странник. Это мой народ и мои земли, и я их защищаю. Это не игра. – Откуда-то он извлек два носовых платка и один протянул мне. – Это для твоей руки, mа petite.
Вторым платком он стал вытирать слизь с лица Джейсона.
Я поглядела вниз – по левой руке стекала струйка крови. Я о ней забыла, глядя, как разлагается Уоррик. Бывают ужасы, от которых забываешь боль.
– Спасибо.
Я взяла у Жан-Клода лоскут голубого шелка и попыталась завязать вокруг раны, но одной рукой не могла справиться.
Странник попытался мне помочь, я отодвинулась.
– Я предлагаю тебе помощь, а не вред.
– Спасибо, не надо.
Он улыбнулся, и снова было видно, что мысль, пробежавшая по лицу, принадлежит не Вилли.
– Ты очень огорчена, что я поселился в этом теле. Почему?
– Он – мой друг, – ответила я.
– Дружба? Ты говоришь о дружбе с этим вампиром? Но он же ноль. Сипа, с которой можно абсолютно не считаться.
– Он мой друг не потому, что силен или не силен. Просто друг – и все.
– Давно уже никто не говорил о дружбе в моем присутствии. Умоляют о пощаде – бывает, но никогда не ссылаясь на дружбу.
Жан-Клод встал.
– Никому другому такая мысль не приходит в голову.
