Дольф кивнул:
– Ты своему дружку не говори, Анита.
– Теперь тебе не поймать его без помощи вампиров – они твоя единственная надежна.
– А они передадут его нам? Или просто убьют?
Я отвернулась, чтобы не глядеть ему в глаза:
– В общем, они будут очень злы.
– Не могу их за это осудить, Анита, но мне он нужен живой. Хочу его взять живым.
– Зачем он тебе?
– Мы не всех членов ЧПВ переловили. Мне не надо, чтобы они шатались поблизости и устраивали неприятные сюрпризы.
– У тебя есть Вики. Разве она тебе не скажет?
– Она в конце концов потребовала адвоката, и вдруг у нее развилась амнезия.
– Обидно.
– Нам надо, чтобы он сказал, последний ли это был неприятный сюрприз.
– Но вам его не найти.
– Это так, – подтвердил Дольф.
– И ты не хочешь, чтобы я сообщала Жан-Клоду.
– Дай нам сутки, чтобы найти Гарри. Если не выйдет, можешь объявлять свой всевампирский розыск. Перед тем как его убьют, попытайся добыть из него информацию.
– Ты говоришь так, будто я буду присутствовать при его смерти.
Дольф посмотрел на меня и ничего не сказал. На этот раз я не отвела взгляда:
– Я не убиваю для Жан-Клода, Дольф, какие бы слухи до тебя ни доходили.
– Я хотел бы этому верить, Анита. Ты даже понятия не имеешь, как хотел бы.
Я легла на подушки.
– Верь чему хочешь, Дольф. Все равно так и будет.
Он вышел, ничего больше не сказав, будто все слова, которые он мог бы произнести, были бы слишком болезненны, слишком окончательны. Дольф напирал на нас, на меня. И я начала беспокоиться, не додавит ли он до того, что мы расстанемся. Вместе останемся работать, но друзьями не будем.
Голова сильно разболелась, и не только потому, что кончалось действие лекарства.
48
Мне выдали справку о выздоровлении. Врачи дивились моей восстановительной способности – знали бы они только. К вечеру позвонил Пит Мак-Киннон. Он узнал о пожарах, похожих на тот, что устроил наш запальник, в Новом Орлеане и Сан-Фрациско. Я не сразу вспомнила, почему важны именно эти два города. А вспомнив, спросила:
– А в Бостоне?
– Нет, в Бостоне пожаров не было. А что?
Не думаю, что он мне поверил, когда я ответила «ничего», но он в отличие от Дольфа не стал докапываться. Я еще не была готова ткнуть пальцем на совет вампиров. Таинственные пожары случились в городах, где они побывали, но это еще не значило, что подозревать следует их. В Бостоне пожаров не было. Ничего не доказывает и то, что таинственные пожары начались теперь в Сент-Луисе, где как раз находится совет.
Ага, а пасхальный зайчик каждый год приносит подарочки.
Я рассказала о своих подозрениях Жан-Клоду.
– Но зачем совету жечь пустые дома, mа petite? Если кто-нибудь из них умел бы призывать к себе в руки огонь, он бы не стал тратить его на брошенную недвижимость. Разве что пожар этой недвижимости приносил бы ему выгоду.
– Ты имеешь в виду финансовый мотив? – спросила я.
Он пожал плечами:
– Быть может, хотя личный мотив был бы для них характернее.
– Мне трудно будет что-нибудь дополнительно выяснить, если только не указать полиции на совет вампиров в качестве подозреваемого.
Он вроде как задумался на секунду-другую.
– Наверное, с этим стопроцентным самоубийством для нас всех можно подождать до тех пор, когда мы переживем сегодняшний вечер.
– Разумеется, – согласилась я.
Полную темноту я встретила в коротком черном бархатном платье без рукавов и с треугольным вырезом. Талия состояла из открытых кружев, сквозь которые соблазнительно белела кожа. Черные чулки доходили на самом деле чуть выше середины бедра – туда, где черный кружевной подол касался кружевных концов атласных трусиков. Чулки были на размер больше нужного. Их покупал Жан-Клод, и он намеренно выбрал такие. Я уже пыталась носить чулки до бедер, и мне пришлось согласиться, что удлиненные больше льстят моим коротким ножкам. Они вроде как очерчивали нужную область. Если бы мы решили... скажем так, провести внеочередной сеанс, мне было бы приятно смотреть в лицо Жан-Клода, стоя перед ним в одних чулках. А так было страшновато.
От бархатных туфель на высоких каблуках, которые он выбрал, я решительно отказалась и надела вместо них свои черные ботинки. Не так шикарно, может быть, даже не более удобно, зато каблуки низкие, и в них можно бегать или выносить лишенного сознания леопарда – если надо будет.
– Ты само совершенство, mа petite, кроме обуви.
– И пусть, – ответила я. – Тебе еще повезло напялить на меня эти чулки. От мысли, что я одеваюсь ради того, чтобы вся тусовка видела мое белье, мурашки бегут по коже.
– Ты говорила Страннику о цене и ответственности. Сейчас мы идем платить цену за твоих леопардов. Или ты теперь об этом сожалеешь?
Грегори все еще валялся у меня в спальне, бледный и слабый. Вивиан забилась в комнату для гостей, изредка односложно отвечая, когда к ней обращались.
– Нет, не сожалею.
– Тогда соберем тех, кто с нами поедет, и в путь.
Но Жан-Клод, произнося эти слова, не шевельнулся. Он так и остался лежать на животе, вытянувшись на белой софе, уронив голову на сложенные руки. О ком-либо другом я сказала бы – растянулся, но к Жан-Клоду это не подходило. Он не растянулся. Он принял позу, он расслабился, но «растянулся» про него не скажешь. Он вытянулся во весь рост, и только носки черных сапог свешивались с края софы.
Я его видала уже в этом наряде, но от повторения он не стал менее красив. Мне нравилась его одежда, нравилось смотреть, как он одевается и раздевается.
– О чем ты думаешь? – спросила я.
– Хотелось бы мне, чтобы мы сегодня остались дома. Я бы тебя раздевал, по одной снимал каждую вещь, любовался бы твоим телом.
Только от этих его слов меня свело судорогой.
– И я бы хотела, – сказала я, вставая на колени перед ним и оглаживая короткую юбку, чтобы она не задиралась и не морщилась. Этому меня учил не он, а моя бабуля Блейк – на бесчисленных воскресных службах, когда мой внешний вид значил больше, чем проповедь.
Я легла подбородком на софу, поближе к его лицу. Волосы у меня рассыпались, касаясь его сложенных рук, лаская его лицо.
– У тебя белье такое-же красивое, как у меня? – спросила я.
– Чесаный шелк, – тихо ответил он.
При воспоминании о его теле я даже поежилась. Ощущать его сквозь толстый шелк, почти живую текстуру, которую мягкая ткань придавала его телу. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы Жан-Клод не
