- Если бы я не знал лейтенанта Маркса, я бы решил, что он вас боится.
- Он боится того, что он обо мне думает, доктор Эванс. Шарахается собственной тени.
Эванс поднял на меня глаза, забыв о своей кружке с чаем. Под его долгим и изучающим взглядом мне захотелось поежиться, но я подавила это желание.
- Наверное, вы правы, миз Блейк. Или он увидел в вас нечто, чего не вижу я.
- Если все время оглядываться, нет ли дьявола у тебя за спиной, в конце концов начнешь его видеть, есть он там или нет на самом деле, - сказала я.
Эванс встал и кивнул, потом прополоскал кружку в раковине и стал мыть ее с мылом. Не поворачиваясь, он сказал:
- Я не знаю, увижу ли я когда-нибудь дьявола, но я видел настоящее зло, и если за ним и не стоит дьявол, то зло - все равно зло. - Он повернулся ко мне. - И мы должны его остановить.
- Да, - кивнула я. - Должны.
Он улыбнулся, но глаза его остались такими же усталыми.
- Я буду здесь работать с коллегами, которые более привыкли работать с живыми, чем с мертвыми. Мы попытаемся узнать, почему выжили эти шестеро.
- И если это магия? - спросила я.
Он кивнул:
- Лейтенанту Марксу не говорите, но у меня у самого жена колдунья. Она ездила со мной по миру и видела такие вещи. Иногда бывало, что найденное нами было больше по ее части, а не по моей, - хотя и редко. Люди вполне способны мучить друг друга без помощи магии. Но иногда ее применяли.
- Не поймите меня неправильно, но почему вы ее сразу не позвали?
Он глубоко и медленно вздохнул.
- Ее сейчас нет в стране, она поехала по другому делу. Вы можете поинтересоваться, а почему я не попросил ее раньше вернуться домой?
Я помотала головой:
- Я не собираюсь спрашивать.
Он улыбнулся:
- За это вам спасибо. Я считал, что моя жена нужнее там, а федерал был более чем уверен, что это человек. - Он глянул на Эдуарда, снова на меня. - Если правду сказать, миз Блейк, что-то в этом всем меня пугает. А я не из тех, кого легко напугать.
- Вы боитесь за свою жену, - сказала я.
Он посмотрел на меня так, будто взгляд его светлых глаз проникал под череп.
- А вы бы не боялись?
Я осторожно тронула его за руку.
- Доверьтесь своему инстинкту, доктор. Если вы чуете, что дело плохо, отошлите ее.
Он отодвинулся от моего прикосновения, улыбнулся, бросил бумажное полотенце в мусорный бак.
- Это было бы с моей стороны чертовски суеверно.
- У вас есть чувство, предостерегающее, что не надо впутывать вашу жену. Доверьтесь своему чутью. Не старайтесь быть разумным. Если вы любите свою жену, то прислушайтесь к сердцу, а не голове.
Он дважды кивнул, потом сказал:
- Я подумаю о том, что вы сказали. А сейчас мне действительно пора.
Я протянула руку, он ее принял.
- Спасибо вам за потраченное время, доктор.
- Был рад служить, миз Блейк. - Он повернулся к Эдуарду и кивнул: - Всего хорошего, мистер Форрестер.
Эдуард кивнул в ответ, и мы остались в тишине комнаты отдыха.
- Прислушайтесь к сердцу, а не голове. Чертовски романтический совет, когда он исходит от тебя.
- Оставь, - сказала я, берясь за ручку двери.
- А как бы выглядела твоя личная жизнь, если бы ты последовала собственному совету?
Я открыла дверь и вышла в прохладный белый коридор, не ответив.
Глава 9
Предложение Маркса сопроводить меня к месту преступления, кажется, испарилось при его вспышке. Меня повез Эдуард. Мы ехали почти в полном молчании. Эдуард никогда не обременял себя светской беседой, а у меня на это просто не было сил. Если бы я придумала что-то полезное, я бы это сказала. А пока молчание меня устраивало. Эдуард предложил, чтобы мы поехали на последнее место преступления, а потом мы встретим двух остальных его помощников в Санта-Фе. Он мне ничего о них не сказал, а я не стала настаивать. Губа у него продолжала пухнуть, потому что он был слишком мачо, чтобы приложить к ней лед. Я так поняла, что, кроме этой распухшей губы, Эдуард по отношению ко мне никакой больше слабины сегодня не проявит. Я его попросила всеми доступными мне средствами, кроме применения оружия, чтобы он прекратил это дурацкое состязание, и ничего уже не могло это изменить, и я меньше всего.
Кроме того, у меня все еще колоколом гудела в голове тишина, будто все отзывалось эхом и ничего не было по-настоящему надежно. Это было потрясение. Выжившие, если можно их так назвать, потрясли меня до корней волос. Я видала ужасы, но таких - никогда. И мне надо выйти из этого состояния до первой перестрелки, но, честно говоря, если бы кто-то прямо сейчас попытался в меня стрелять, я бы заколебалась. Ничто не казалось важным и даже реальным.
- Я знаю, почему ты этого боишься, - сказала я.
Он зыркнул на меня поверх черных очков и снова переключился на дорогу, будто не слышал. Любой другой попросил бы меня объяснить или хотя бы подал реплику. Эдуард просто вел машину.
- Ты не боишься ничего, что просто сулит смерть. Ты давно решил, что не доживешь до зрелой старости.
- Мы, - поправил он меня. - Мы давно решили, что не доживем до зрелой старости.
Я открыла рот, чтобы возразить, и остановилась. Подумала пару секунд. Мне двадцать шесть лет, и если следующие четыре года будут похожи на предыдущие, тридцати мне не видать. Никогда я это так длинно не формулировала, но старость не очень-то сильно меня тревожила. Я, честно говоря, не рассчитывала до нее добраться. Мой образ жизни был чем-то вроде пассивного самоубийства. Мне это не совсем нравилось, и хотелось возмутиться и возразить, но я не могла. Хотела, но не могла. В груди стеснилось, когда я поняла, что рассчитываю умереть насильственной смертью. Не хочу этого, но ожидаю. Голос мой звучал неуверенно, но я произнесла вслух:
- Хорошо, мы признаем, что мы не доживем до зрелой старости. Ты доволен?
Он чуть кивнул.
- Ты боишься, что будешь жить, как эти бедняги в больнице? Такого конца ты боишься?
- А ты?
Он спросил это еле слышно, но все-таки можно было расслышать за шелестом шин и мурлыканьем дорогого мотора.
- Я пытаюсь об этом не думать.
- И неужели получается об этом не думать? - спросил он.
- Если начинаешь думать и беспокоиться о бедах, это замедляет реакцию, заставляет бояться. Никто из нас не может позволить себе такого.
- Два года назад это я бы толкал тебе ободряющую речь, - сказал он, и что-то было в его голосе - не злость, но нечто похожее.
- Ты был хорошим учителем.
