прилипала.
Ягуары отодрали ее от тела Сезара и понесли над головами, а она сначала отбивалась, потом обмякла, смеясь.
Рамона вроде бы проснулась. Она заморгала, будто не понимая, где находится и где должна быть. Уставилась на блузку, которую прижимала к себе, и вскрикнула. Сезар попытался помочь ей одеться, и она влепила ему пощечину. Я попыталась ей помочь, но теперь она уже боялась и меня, боялась всех.
Ягуары хотели помочь ей спуститься, и она упала, чтобы они ее не трогали. Наконец мужчина, сидевший с ней за столом, подошел и увел ее из света, из круга чужих.
Она плакала и что-то тихо бормотала по-испански. Надо будет с кем-нибудь о ней поговорить. Не могу я уехать из города, зная, что такие штуки будут продолжаться. Если бы это был вампир, который один раз призвал ее так, то он мог и потом призвать ее в любой момент, в любую ночь, и она бы ответила. У нее бы не было выбора.
Сезар стоял передо мной. Он поднял мою руку - наверное, поцеловать, но это была рука, которую я порезала, чтобы показать, что не исцелюсь. Хотя на это вроде бы всем было наплевать. Сезар поднял мою руку и уставился на ранку. Маленький порез, и крови немного, но он не затягивался. Будь я ликантропом, ранка уже зажила бы.
Сезар уставился на кровоточащий палец.
- Кто ты? - шепнул он.
- Долго рассказывать, - шепнула я в ответ.
Он поцеловал ранку, как мать целует пальчик ребенку, потом его губы скользнули вдоль пальца, к руке. Свежая кровь показалась из пальца, яркая и блестящая под прожекторами. Высунулся язык Сезара, подхватив капельку. Он наклонился ближе, будто для поцелуя, но я мотнула головой и пошла к лестнице, ведущей со сцены, прочь от него.
Ягуары хотели мне помочь, но я глянула на них, и они попятились, давая мне дорогу. Эдуард придвинул мне стул, и я ему это позволила. Пока я была на сцене, нам подали еду. Эдуард протянул мне льняную салфетку. Я ее обернула вокруг пальца, потуже.
Даллас встала и подошла ко мне, перегнувшись через спинку моего стула.
- Что там случилось? Я один раз выходила добровольцем, и ни с кем ничего не случалось.
Я посмотрела на нее. Лицо ее было серьезно и озабоченно.
- Если ты думаешь, что ни с кем ничего не случалось, то ты плохо смотрела.
Она озадаченно нахмурилась.
Я покачала головой. Все равно уже поздно, и вдруг на меня навалилась усталость, и не хотелось ничего объяснять.
- Это я при бритье порезалась.
Она нахмурилась сильнее, но поняла, что я не хочу рассказывать, и вернулась на место, оставив меня объясняться с Эдуардом. Он наклонился ко мне, прямо к уху, и шепнул тихо-тихо:
- Они знают, кто ты?
Я обернулась, приложила рот к его уху, хотя пришлось встать на стуле на колено и прижаться к Эдуарду. Очень интимно выглядело, зато я могла шепнуть так тихо, что даже не была уверена, расслышал ли он.
- Нет, но они знают, что я не человек и не туристка. - Обняв его за плечи, я придержала его, потому что хотела сказать еще кое-что. - Что ты задумал?
Он повернулся ко мне с очень интимным, очень поддразнивающим выражением лица. И прижался ко мне, так приблизив губы к уху, что со стороны должно было казаться, будто он туда язык засунул.
- Ничего. Я просто думал, как бы ты не отпугнула монстров от разговора.
Настал мой черед шептать:
- Обещаешь, что ничего не задумал?
- Стал бы я тебе врать?
Я отдернулась, толкнув его в плечо. Не сильно, но он понял. Стал бы Эдуард мне врать? А стало бы солнце завтра всходить? Ответ на оба вопроса положительный.
Актеры, которые нас изображали, снова оказались на сцене, в мантиях. Жрец представил их, и они получили заслуженные аплодисменты. Я была рада, что они испортили себе эффект и не оставили бедную Рамону в заблуждении, будто она делала ужасные вещи. Даже несколько удивилась этому - как если бы фокусник показал секрет трюка.
- А теперь поешьте перед следующим и последним нашим действием.
Зажегся свет, и мы вернулись к еде. Я думала, что мясо - говядина, но, попробовав первый кусок, убедилась, что ошиблась. Официантка принесла мне салфетку, и я смогла выплюнуть.
- В чем дело? - спросил Бернардо, с удовольствием уплетая мясо.
- Я телятины не ем, - ответила я и набрала на вилку неизвестных овощей, а потом поняла, что это сладкий картофель. Пряности я не распознала. Ну, кулинария вообще не мой конек.
Все ели мясо, кроме меня и, как ни странно, Эдуарда. Он откусил кусок, но потом переключился на хлеб и овощи.
- И ты телятины не ешь, Тед? - спросил Олаф. Он откусил кусок и медленно жевал, будто высасывая каждый грамм вкуса.
- Не ем, - ответил Эдуард.
- Я думаю, что это не в знак протеста против убийства бедных маленьких теляток, - сказала я.
- А ты страдаешь из-за маленьких теляток? - спросил Эдуард, глядя на меня долгим взглядом. Я не могла понять выражение его глаз. Пустыми их нельзя было назвать, просто я не понимала, о чем они говорят. Какие еще сюрпризы нас ожидают?
- Такого обращения с животными я не одобряю, но если честно, мне не нравится волокнистое мясо.
Даллас смотрела на нас так, будто мы обсуждали нечто крайне интересное, а не сорта мяса.
- Тебе не нравится волокнистость... телятины?
- Не нравится, - кивнула я.
Олаф повернулся к женщине, взял последний кусок мяса и протянул ей на вилке.
- А ты телятину любишь?
Она как-то странно улыбнулась.
- Я ее здесь ем почти каждый вечер.
С его вилки она мяса не взяла, а продолжала есть со своей тарелки.
У меня было такое чувство, будто я чего-то не поняла, но я не успела спросить, как свет погас снова. Надвигалось последнее действие. Если я останусь голодной, найдем наверняка какую-нибудь забегаловку по пути домой. Всегда что-нибудь бывает открыто.
Глава 24
Свет тускнел, пока зал не погрузился в темноту. И ее прорезал тусклый узкий прожектор. Это было едва заметное белое сияние, когда прожектор высветил дальний, самый дальний угол затемненного зала.
И в это световое пятно вошла фигура. Корона из блестящих красных и желтых перьев склонилась к свету. Плащ из перьев поменьше покрывал эту фигуру от шеи и до края светового круга. Корона поднялась, открыв бледное лицо. Это был Сезар. Он повернулся в профиль, показав серьги от мочки до середины уха. Золото сверкнуло в полуобороте головы, и свет стал ярче. Сезар что-то взял в руки, и музыкальная нота наполнила ближнюю тьму. Тонкая, вибрирующая нота, как звук флейты, но это была не флейта. Красивая песня, но жутковатая, будто плачет какое-то прекрасное существо. Человек-ягуар снял с него мантию и исчез в темноте. На плечах и груди Сезара лежал тяжелый золотой воротник. Если он настоящий, то это целое состояние. Из темноты со всех сторон к свету потянулись руки и, прикрываемые полумраком, сняли корону.
