Когда мы неспешно ехали по улицам города, я спросил, нет ли у Джима здесь других родственников.
– Увы, нет, – ответила мисс Грэхем. – Его родители погибли в автомобильной катастрофе несколько лет назад. Джим некоторое время жил с дядей на ферме в окрестностях Грандвейта, но они не поладили. Тогда Джим переехал к нам и стал работать на местной электростанции.
Свернув на соседнюю улочку, она добавила:
– Моя мама сдавала Джиму квартиру. Об этом все знают.
– Понимаю, – сказал я.
Грэхемы жили в большом квадратном доме с просторной верандой. Во дворе росли старые липы. Мы вошли в дом, и девушка предложила мне сесть в плетеное кресло около окна. Чуть позже она привела свою мать – маленькую, сгорбленную старушку. Мы немного поговорили, и старая миссис Грэхем поведала мне, что Джим был для нее словно родной сын. Она настолько разволновалась, увидев меня, что дочь вскоре увела ее обратно в соседнюю комнату.
Вернувшись, она уселась в кресле рядом со мной и показала небольшую связку голубых конвертов.
– Это письма, которые я получила от Джима, – сказала она грустно. – Их немного, и они такие короткие…
– Нам разрешали посылать только тридцать слов каждые две недели, – объяснил я. – На Марсе нас было около двух тысяч, и передатчик не мог работать на нас все время.
– Удивительно, как много вкладывал Джим в эти несколько слов, – сказала она и протянула мне несколько писем.
Я прочитал парочку. Одно гласило: «Порой я пытаюсь ущипнуть себя, не веря, что я один из первых землян, ступивших на чужую планету. По ночам я часто выхожу наружу, смотрю на зеленую звезду Земли и говорю себе – а ведь я помог осуществить вековую мечту человечества!»
В другом послании Джим писал: «Этот мир угрюмый, пустынный и таинственный. Мы мало знаем о нем. До сих пор никто не видел здесь ничего живого, за исключением лишайников, открытых Первой экспедицией, но на Марсе наверняка есть и другие формы жизни».
Мисс Грэхем спросила:
– Вы нашли что-нибудь, кроме лишайников, мистер Хаддон?
– Да, два или три вида растений, напоминающих земные кактусы, – сказал я. – И еще много, очень много песка и скал. Это все.
Когда я читал эти маленькие письма, я стал лучше понимать Джима. В них открылось кое-что, о чем я раньше не подозревал. Оказалось, в душе он был романтиком – этот тихий, медлительный парень, сторонившийся шумных компаний. Он относился к Марсу и к нашей экспедиции далеко не так прагматично, как многие другие.
Марс обманул нас. После того, как мы насытились планетой по горло, иначе, как Дыра, ее никто и не называл. А вот Джима наше поспешное разочарование огорчило, и он замкнулся в себе, словно улитка, дабы не дай Бог не проговориться, что он до сих пор без ума от марсианских закатов.
– А вот последнее письмо, которое я получила от Джима, – мисс Грэхем натянуто улыбнулась и протянула еще один конверт.
Текст гласил: «Я отправляюсь завтра в пустыню с картографической экспедицией. Мы будем путешествовать по местам, где не ступала нога человека».
– Я тоже был там, – сказал я. – Мы с ним ехали в одном краулере.
– Джим, наверное, был счастлив до глубины души?
Я задумался. Этот поход оказался сущим адом. Нам предстояло сделать не так много – провести предварительную топографическую разведку, а также сделать замеры радиоактивности с целью определения возможных залежей урана.
Все это было чертовски трудно, но вполне терпимо. Но нам не повезло – вскоре после нашего отъезда из лагеря началась песчаная буря.
Марсианский песок, чтоб ему было неладно, непохож на земной. За миллиарды лет он превратился в тончайшую пыль, которую ветер гонял взад-вперед над мертвой, сухой пустыней. Песок с легкостью проникал везде – под дыхательные маски, защитные очки, в двигатели краулеров, в пищу, в воду и даже в практически герметичные комбинезоны. В течение трех дней пути вокруг нас не было ничего, кроме лютого холода, ветра и песка.
Был ли Джим счастлив при виде этой красной преисподней? Еще недавно я только посмеялся бы над столь нелепым предположением, но сейчас уже не был так уверен. Кто его знает. Джим был очень вынослив и терпелив, даже больше, чем я. Может быть, он и на самом деле воспринимал этот кошмар как самое восхитительное и увлекательное приключение.
– Да, конечно же, он был счастлив, – сказал я, честными глазами глядя на мисс Грэхем. – Все мы были в восторге. Да и любой на нашем месте испытывал бы те же самые чувства.
Мисс Грэхем слегка улыбнулась и забрала письма Джима.
– Вы тоже переболели марсианской лихорадкой, мистер Хаддон? – спросила она.
Я сказал, что да, но в более легкой форме, чем Джим. И продолжил:
– Врачи так и не разобрались, вызывают ли ее какие-то вирусы, или это просто реакция на непривычные условия. Сорок процентов наших ребят переболело этой лихорадкой. Обычно она протекала не так уж и тяжело, неприятны были только жар и дурнота.
– Надеюсь, за Джимом ухаживали как следует? – спросила девушка. Ее губы немного дрожали.
– Конечно, за ним хорошо ухаживали, – заверил я. – Для него сделали все, что только было в наших силах.
Все, что было в наших силах? Это звучало смешно. Первая помощь, может, и была оказана. Никто не ожидал, что так много людей заболеет. Мест в нашем госпитале не хватало, и большинство больных оставалось на своих койках. Все наши врачи, кроме одного, тоже заболели, а двое даже скончались.
Эпидемия обрушилась на нас месяцев через шесть после прибытия. От тоски мы начинали уже потихоньку сходить с ума. Все ракеты, кроме четырех, уже вернулись на Землю. В нашем лагере, окруженном скалами и песчаным морем, под осточертевшим медным тазом неба оставалось всего несколько сот человек…
Первый энтузиазм давно исчез. Мы устали и тосковали по дому, по зеленой траве, восходу Солнца – настоящего Солнца, а не того бледного пятна, от которого просто тошнило. Мы жаждали вновь увидеть лица женщин, услышать плеск волн – но все это было недоступно, пока нам на смену не прилетит Третья экспедиция. Все насытились Марсом по горло. И тогда нагрянула лихорадка.
– Уверяю вас, мисс Грэхем, мы сделали для Джима все возможное, – повторил я.
Конечно, так оно и было. Я вспомнил, как мы с Уолтером топали через ледяную ночь к госпиталю, чтобы позвать на помощь врача. Брейк остался дежурить рядом с Джимом. Но мы не нашли никого.
Когда мы плелись обратно, Уолтер поднял голову к небу и погрозил кулаком зеленой звезде Земли.
– Ты только подумай, Фрэнк, пока мы здесь помираем, там парни танцуют с девчонками, пьют пиво с друзьями и ржут, как мустанги! Почему мы должны здесь дохнуть, как мухи? Чтобы найти уран для их драгоценных атомных станций?
– Брось, – устало возразил я. – Джим не умрет. И другие тоже.
«Сделали все возможное»? Да. Все, что мы могли, – это вымыть Джиму лицо, дать ему успокоительные таблетки и беспомощно наблюдать, как он умирает.
– Никто не смог бы сделать больше на нашем месте, – уверил я мисс Грэхем, на этот раз вполне искренне.
– Рада слышать это… – прошептала девушка. Ее губы дрожали. Казалось, она вот-вот разрыдается.
Когда я собрался уходить, мисс Грэхем неожиданно спросила, не хочу ли я взглянуть на комнату Джима. Она с матерью сохранили ее такой, как до его отъезда в Центр подготовки.
Я не хотел задерживаться, но как признаешься? Изобразив на лице горячий интерес, поплелся за девушкой. Комната была тесной и скудно обставленной, впрочем, иного я и не ожидал. Мисс Грэхем
