объявил он, словно только сейчас осознав этот факт. – Это меня успокаивает.
Мишель оглядела стол и рассмеялась.
– Это вы называете стряпней? Открыли коробку хлопьев и вытащили молоко из холодильника?
– И еще кофе сварил, – похвастался Тео.
– В переводе это означает, что вы нажали кнопку. Я все положила в кофеварку еще вчера вечером.
Он выдвинул ей стул, уловил аромат духов и ужасно захотел придвинуться поближе. Но, сдержавшись, отступил и прислонился к раковине.
– Прекрасно выглядите.
Мишель нервно подергала за подол майки.
– Не находите, что этот топ чересчур меня обтягивает?
– А почему, спрашивается, я заметил, что вы прекрасно выглядите?
– Каждый раз, надевая ее, я тут же стягиваю и подыскиваю что-то другое. Но это последняя мода, – оправдывалась она. – Мне ее подарила подруга, Мэри Энн, и сказала при этом, что пупок должен выглядывать.
Тео немедленно задрал свою синюю майку.
– Если это последний писк, я в доле.
– Я переоденусь, – пробормотала она, пытаясь отвлечься от созерцания его упругого плоского живота. Этот человек омерзительно хорошо сложен, что само по себе чудо, учитывая то количество всякой дряни, которую он поглощал.
– А мне ваш наряд нравится, – запротестовал он.
– Пойду переоденусь, – повторила она, но тут же покачала головой. – До чего же трудно… чувствовать себя удобно в своей нынешней коже.
– О чем это вы?
– Я столько лет провела, пытаясь не выглядеть девушкой.
Тео рассмеялся, посчитав, что она шутит.
– Нет, правда, – заверила она. – В медицинском колледже я делала все возможное, дабы загладить тот очевидный факт, что мне довелось родиться девушкой.
– Но почему? – изумился он.
– Декан одного из факультетов был на редкость предубежден против женщин-докторов и делал все что мог, лишь бы превратить нашу жизнь в ад. Такой слизняк! Он и его приятели пили с парнями- студентами, но только после того, как нагружали студенток лабораторными и курсовыми заданиями и дополнительной работой. Мне было все равно, но уж очень не нравилось, что обручей, через которые приходилось прыгать, всегда оказывалось вдвое больше, чем предписывалось мужчинам. Жаловаться не имело смысла: только бы себе навредила, вот и все. Единственной альтернативой было бросить учебу, чего декан и добивался. – Она внезапно улыбнулась. – Как-то вечером, когда мы окончательно ошалели от нескольких порций «Маргариты», все вдруг стало ясным.
– Что именно?
– Декан попросту нас боялся. Учтите, что при этом мы утали и были нетрезвы.
– А вы выяснили причину, по которой он вас боялся?
– Наши мозги. Он знал правду.
– Какую именно?
– У женщин мозги куда лучше работают! – пояснила она, меясь, добавила:
– Страх и неуверенность в себе – вот что лжит в основе этих предубеждений. Помню, как поразило нас это озарение. Разумеется, все это чушь, но тогда мы были слишком пьяны, чтобы соображать здраво. Теперь я понимаю, что все это вздор и что мы ничем не лучше и не хуже докторов-мужчин, но тогда возможность немного расслабиться и позлорадствовать помогла нам пережить самые трудные времена.
– А ваша ординатура? Так же тяжело пришлось?
– Нет, все было совершенно по-другому. Над нами всеми издевались одинаково, по двадцать часов в день и семь дней в неделю. Там никого не интересовало, женщина я или нет. Все что от меня требовалось, – поворачиваться как можно быстрее. Работа изматывала до крайности. Но я научилась урывать по пятнадцать минут сна, стоя у стены.
Мне повезло: моим руководителем оказался одаренный хирург. Правда, с омерзительно скверным характером, однако мы как-то поладили. Тогда я не вылезала из хирургических костюмов, так что мода в расчет не бралась.
– Мой доктор – женщина.
– Не может быть!
– Да. Она даже удалила мне аппендикс.
– Я не ваш доктор. А будь это так, посадила бы вас на низкокалорийную диету с малым содержанием натрия.
– Разве я не сказал, что не слишком люблю своего доктора и никогда не следую ее советам? Что же касается одежды, совершенно не важно, что вы носите, Мишель. Мужчины все разно не сводят с вас глаз. Будем надеяться, что братья Карсон не повысовываются из окон, пока я буду из кожи вон лезть, чтобы затерроризировать их до смерти.
– Собираетесь применить тактику запугивания? Прекрасно.
– Так и думал, что вы одобрите.
– То есть как это – «повысовываются из окон»? Я что, не пойду с вами?
– Простите, но вам не придется наблюдать, как братья трясутся.
– Это еще почему?
– Не хочу, чтобы вы слышали то, что я буду им говорить. Кто знает, а вдруг вам придется свидетельствовать в суде против меня…
– Скажите честно, что вы задумали? Он уселся напротив Мишель.
– Потерпите и увидите, – пообещал он, потянувшись к коробке с кукурузными хлопьями и насыпая себе огромную порцию. – Кстати, мне больше нравятся «Фростид флейкс» <Глазурованные сахаром хлопья.>.
С этими словами он высыпал сверху половину сахарницы.
От этого зрелища Мишель слегка подташнивало.
– В кладовой стоит пятифунтовый мешок с сахаром. Почему бы не притащить его сюда, взять ложку и орудовать, пока дно не покажется?
– Солнышко, сарказм с утра пораньше вреден для здоровья. Хотите кофе?
– Он только для вас. Сама я пью диетическую колу.
– Опять критикуете мою систему питания? – рассмеялся он. Мишель вынула из холодильника банку колы, потянула за колечко и с наслаждением глотнула.
– Действительно кто-то звонил в дверь на рассвете, или мне показалось?
– Курьерская служба привезла из Нового Орлеана кое-какие бумаги для меня. Поразительно, что водитель сумел найти ваш дом. Мои указания были весьма приблизительными.
– У вас есть отделение в Новом Орлеане?
– Просто друзья. Потолковав с Дарилом, я позвонил кое-кому в Бостон. Поскольку я не знаком с законодательством Луизианы, особенно в тех разделах, что касаются компенсаций пострадавшим работникам, пришлось задействовать связи.
– Мне всегда казалось, что если несчастный случай произошел на работе, пострадавшему должна быть выплачена компенсация.
– Имеются некоторые исключения.
– Какие именно?
– Если инцидент произошел по вине самого работника, появившегося, скажем, в пьяном виде, в компенсации ему откажут.
– Или если рабочий встал за станок, заведомо зная, что он неисправен?
– Именно этот аргумент используют Карсоны.
