Бергер повернулся к Глассмену:
— Не пускайте сюда никого. Позвоните в отдел убийств. Не выпускайте Сэма Лекстера из поля зрения, пока все не выяснится. Я буду здесь и все осмотрю. Начинайте!
Глассмен повернулся, задел плечом Мейсона и извинился. Мейсон вышел из комнаты. Глассмен захлопнул дверь:
— Пропустите меня к телефону. Мистер Оуфли, не пытайтесь удрать.
— Почему это я должен удирать? — обиделся Оуфли.
— Не делайте никаких заявлений! Не делайте никаких заявлений! — истерически умолял Шастер. — Молчите, говорить предоставьте мне! Неужели не понимаете? Ведь это убийство! Не разговаривайте с ними. Не подходите к ним. Не…
— Закройте рот, — воинственно подступил к нему Глассмен, — или я сам заткну его!
Шастер увильнул от него, точно белка, беспрерывно бормоча:
— Никаких заявлений! Никаких заявлений! Разве вы не понимаете, что я ваш адвокат? Вы же не знаете, в чем вас хотят обвинить! Молчите! Дайте мне говорить вместе вас.
— В таких разговорах нет необходимости, — заверил его Оуфли. — Я так же хочу знать истину, как эти должностные лица. У вас истерика. Помолчите и успокойтесь.
Когда все поднимались по лестнице, Перри Мейсон, отстав, наклонился к Полу Дрейку.
— Побудь здесь, Пол, — попросил он, — посмотри, что будет. Постарайся увидеть все, что сможешь. А не сможешь увидеть — пусть работают твои уши.
— Смываешься? — спросил Дрейк.
— Есть еще срочные дела, — ответил Мейсон.
Поднявшись по ступеням, Глассмен поспешил к телефону. Мейсон повернул направо, прошел через кухню, спустился с крыльца и оказался в дождливой ночи.
8
Электровывеска, прославляющая «Вафли Уинни», не светилась. Над дверью горел ночник. Перри Мейсон повернул ручку — дверь отворилась. Мейсон закрыл ее за собой, прошел между стойкой и столиками и оказался перед еще одной открытой дверью. В комнате было темно. Он услышал, как всхлипывает женщина. Мейсон сказал «Хэлло!». Щелкнул выключатель. Комната осветилась мягким светом настольной лампы под розовым шелковым абажуром.
У стены стояла односпальная кровать. Видны были два стула, стол и книжный шкаф — грубо сколоченные деревянные ящики из-под консервов. Самодельный шкаф был полон книг. Угол комнаты отгораживала портьера, за ней — через щель — Мейсон увидел душ, напоминавший гусиную шею. На стене висело несколько фотографий в рамках. Несмотря на скромную обстановку, в комнате царила атмосфера домашнего уюта. На столе — фотография Дугласа Кина в рамке.
Уинифред Лекстер сидела на кровати. Глаза ее были красны от слез. Большой персидский кот свернулся у нее под боком, прижавшись к бедру девушки, и громко мурлыкал. Когда зажегся свет, кот грациозно повернулся и уставился на Мейсона ярко горящими глазами. Потом зажмурился, потянулся, зевнул и снова замурлыкал.
— Что случилось? — спросил Мейсон.
Девушка безнадежно указала на телефон, как бы желая все объяснить этим жестом.
— А я-то думала, что посмеюсь над жизнью, — сказала она.
Мейсон подвинул стул и сел рядом. Он видел, что девушка на грани истерики, и произнес с участием:
— Славная киска.
— Да, это Клинкер.
Мейсон поднял брови.
— Дуглас съездил и взял его.
— Зачем?
— Потому что боялся, что Сэм его отравит.
— Когда?
— Часов в десять. Я его послала.
— Он говорил с Эштоном?
— Нет, Эштона не было.
— Не возражаете, если я закурю?
— И я закурю. Вы, должно быть, считаете меня ужасным ребенком.
Мейсон достал из кармана пачку сигарет, серьезно протянул ей и подал спичку.
— Вовсе нет, — сказал он, зажигая сигарету для себя. — Здесь довольно одиноко, да?
— Пока нет, но будет, — сказала она.
— Расскажите мне, как только будете готовы, — предложил он.
— Я еще не готова, — голос у нее стал тверже, но в нем все еще звучали нотки истерики. — Я слишком долго сидела здесь в темноте — и все думала, думала…
— Хватит думать, — перебил он. — Давайте просто поговорим. В какое время Дуглас Кин уехал от Эштона?
— Часов в одиннадцать, наверное. А что?
— Он там был около часа?
— Да.
— А когда же начался дождь? До одиннадцати или после?
— Ой, раньше — еще до девяти.
— Вы можете точно сказать, когда именно Дуглас принес кота?
— Нет, я вафли готовила. А почему вы спрашиваете?
— Просто пытаюсь завязать разговор, — небрежно заметил Мейсон. — Я для вас слишком чужой человек, чтобы со мной откровенничать. Вот я и хочу, чтобы вы ко мне немного привыкли. Дугласа впустил кто-то из слуг?
— В городской дом? Нет, я дала Дугу свой ключ. Я не хотела, чтобы Сэм знал, что я беру кота. Дедушка дал мне ключ от дома. Я его так и не вернула.
— Почему вы не дали знать Эштону, что взяли кота? Ведь он будет беспокоиться?
— Он знал, что Дуг едет за Клинкером.
— Откуда?
— Я ему звонила.
— Когда?
— Перед тем, как Дуг ушел.
— А когда он ушел?
— Не знаю, мы договорились по телефону, что лучше мне пока подержать Клинкера у себя. Он сказал, что будет дома, когда Дуг приедет, и велел дать Дугу мой ключ, чтобы Сэм ничего не знал.
— Но Эштона не было, когда приехал Дуг?
— Нет. Дуг целый час ждал. Потом взял кота и уехал.
Мейсон, откинувшись на спинку стула, изучал клубящийся сигаретный дым.
— Клинкер всегда спит на постели Эштона, да?
— Да.
— Еще какие-то кошки есть?
— Вы имеете в виду — в доме?
— Да.
— Нет, наверное, нет. Клинкер любую кошку выжил бы. Он ужасно ревнивый, особенно дядю Чарльза ревнует.
— Дядю Чарльза?
