дороге.
— Чужому человеку трудно понять жизнь пишущей братии, — говорила она. — Это замкнутое общество.
Масоны. Нас связывают очень близкие отношения, но они не содержат сексуального начала, как многие думают. Это скорее похоже на компанию бесполых, где нет различий между мужчинами и женщинами. У нас есть о чем поговорить, что сделать, нас связывает множество нитей. Жизнь — это борьба. Но она не только отнимает силы, свои силы мы черпаем в этой борьбе.
Мы ведем большую переписку — получаем письма, возвращенные редакциями рукописи, а время от времени приходят чеки.
Нам нелегко пробиться в солидные издания. Остается всякая мелочь: религиозный журнал, реклама.
Строчим туда заметки, статьи. Иногда удается тиснуть рассказик или новеллу. Взаимовыручка особенно помогает в наших отношениях с домовладельцами.
Нам приходится платить вперед, и, если вы стали настоящим членом нашего братства, вы не пропадете.
Можете обратиться к любому, кому посчастливилось пристроить пару-другую заметочек, и вас ссудят деньгами. Но долг платежом красен, и жлобов мы не терпим. Я не уверена, что смогла объяснить вам, как мы живем на Биллинджер-стрит. Наверное, это напоминает — по рассказам, что я слышала, — атмосферу, которая много лет назад царила в Гринвич-Виллидж.
— А Мильтон Колхаун — как он вписывается в эту картину? — поинтересовался я.
— Он полностью выпадает из этой картины. Я побаиваюсь его. Мильтону хочется, чтобы его приняли в наш круг, но ребята инстинктивно чувствуют в нем чужака. Если я, допустим, выйду за него замуж, мне придется порвать со своим окружением, а мне этого вовсе не хочется. Мы бы проводили с Мильтоном время в круизах на яхте. Можете представить моих друзей в такой обстановке? Вот и я не могу. Мильт из кожи вон лезет, чтобы стать одним из нас, но, как бы он ни старался, ничего у него не получается.
— Он не искренен? — спросил я.
— Нет-нет. Не то. Боюсь, вы не понимаете, что я хочу сказать. Мильт считает, что мне живется плохо, и хочет меня от такой жизни избавить. Он думает, что спасает меня. Он собирается, когда уладит дела с бывшей супругой, жениться на мне, купить большой дом, нанять прислугу, купить яхту и прочую ерунду, которая ассоциируется с большим богатством.
— А вы всего этого не хотите?
— Я ничего этого не хочу — ни вместе, ни по отдельности. Мне нравится Мильт. Я им увлечена. Вероятно, я могла бы его полюбить, если бы позволила себе.
Но мне нравится моя теперешняя жизнь, нравится копаться в журналах, изучать конъюнктуру, узнавать, что можно продать и где. Иногда мне не удается вовремя заплатить за квартиру, порой не хватает денег на почтовые марки, но зато я не чувствую себя одинокой, мне есть, на кого положиться. Мы все как одно целое. Это замечательная жизнь, и она мне нравится.
— Может, — сказал я, — вы начинаете не с того конца.
— Что вы имеете в виду?
— Может, вы должны спасти Колхауна?
— От чего?
— От того самого, от чего он пытается спасти вас.
— Не понимаю.
— От той жизни, которую он ведет, — объяснил я.
— О! — сказала она, а потом рассмеялась. — Ему бы это понравилось!
— У него денег куры не клюют. Он целый день только тем и занят, что читает в газетах финансовые новости, следит за курсами акций, отдает распоряжения брокерам, пользуется всеми благами, которые дает богатство, включая вечно недовольную жену. Вы могли бы спасти его от этого.
— Да, — сказала она, смеясь. — Я уже думала об этом. Предположим, я все же вышла за него замуж, и мне стали доступны атрибуты роскошной жизни. Очень скоро я превращусь, простите за штамп, в птичку в золотой клетке.
— Я вас понимаю, — сказал я. — А почему не предложить Колхауну плюнуть на все его банковские счета и переехать на Биллинджер-стрит? Ведь если он будет жить на только им самим заработанные деньги, у вас изменится отношение к нему?
Она весело засмеялась:
— Это будет номер! Представляю выражение его лица, когда я выложу ему все.
— А Хейл? — спросил я. — Как быть с Хейлом?
— Хейл, — сказала она, — один из нашей компании.
Он просто друг. Господи, ну мне посчастливилось наткнуться на отличную тему. Делами о наркотиках должны заниматься мужчины, женщине об этом не написать. Поэтому я поделилась идеей с Колом Хейлом и сделала все, чтобы он довел дело до конца.
— И что вы будете с этого иметь?
— Зависит от того, что с этого будет иметь Кол. Я получу проценты.
— И вы возьмете свою долю?
Она удивленно посмотрела на меня.
— Конечно, возьму, — сказала она. — Как вы думаете, ради чего я все это делаю?
— Мне казалось, что он просто симпатичен вам.
— Не говорите ерунду, — сказала она. — Мне нравится Кол, но сейчас мы просто деловые партнеры.
— Оба несете ответственность?
Она кивнула.
— И оба вляпались по уши.
Она снова кивнула и, помолчав, сказала:
— А вот вас я не понимаю. Не понимаю, что вы за человек.
— Я частный детектив и служу тому, кто меня нанял. Но в отличие от адвоката я лишен неприкосновенности. Поэтому мне приходится защищать не только клиента, но и себя. Например, я не имею права утаивать улики, если полиция требует их представить, я не имею права скрывать факты, которые могут послужить раскрытию преступления. Если я это сделаю, у меня возникнут серьезные неприятности.
— Но вы прячете меня.
— Нет, не прячу, — ответил я. — Я только отвожу вас в такое место, где вам не станут докучать назойливые репортеры.
— Репортеры?
— Да. Вы читали вечерние газеты?
— Нет, кажется, не читала.
— Там напечатана большая статья о миллионере из Лос-Анджелеса, арестованном за убийство.
— Но ведь он ничего не рассказал обо мне, да?
— Он-то не рассказал, однако не стоит преуменьшать способности газетных репортеров.
— Я не понимаю, каким образом факт ареста Мильтона дает повод репортерам разыскивать меня?
— Они расспросят адвоката Колхауна, — объяснил я. — Тот не упомянет ни одного имени, кроме имени Колберна Хейла. А уж если репортеры возьмутся за Хейла…
— Вы думаете, он проговорится? — спросила Нэннси.
— А вы думаете, он станет молчать? — в свою очередь спросил я.
Она задумалась, а потом спросила:
— Тогда почему вы его не спрятали?
— Потому что Хейл — свидетель. Он замешан в деле. Полиции не понравится, если частный
