идиотка.
— Ну почему же?
Она кивнула на зеркало и проигрыватель:
— Если скажешь об этом Стефенсону Бикнелу — вышибу дух!
— Не волнуйся, — заметил я, — на Бикнела климат тоже действует. Если он задержится здесь еще на две недели, то будет прыгать по деревьям, как Тарзан, бить себя в грудь и издавать победный крик обезьяньего самца, убившего своего соперника. А теперь убери свои музыкальные принадлежности и гавайские наряды — для тебя есть работа.
— Что еще за работа?
— Работа, которую нужно сделать тихо и быстро, чтобы полиция ничего не пронюхала, а мы получили то, что нам нужно.
— А именно?
— В порту стоит военный корабль, и солдаты с него сегодня утром получили увольнительные на берег. Целая толпа их выкатилась на пляж Вайкики, они бродили, глазели кругом и наверняка щелкали фотоаппаратами.
— Ну и что?
— Мириам Вудфорд объяснила мне, что все утро была на пляже, загорала и даже заснула там на берегу.
— Да-а, — протянула Берта, — конечно, может, и была. — Потом пристально посмотрела на меня и добавила: — А может быть, как раз в это время поехала и шлепнула Джерома Бастиона.
— Все может быть, — согласился я.
— Это уже лучше, — наставительно заметила Берта.
— В каком смысле? — не понял я.
— В том смысле, что эта подлая двуличная бестия строит тебе глазки и готова обвиться вокруг тебя, как розовая ленточка вокруг рождественского подарка. Она пускает тебе пыль в глаза, а ты, дурень, уже готов поверить, что она ни в чем не виновата ни раньше, ни сейчас, никогда. И теперь мы должны что-то делать только потому, что ты считаешь, что она не виновата.
— Это что, плохо? — спросил я.
— А что хорошего?
— Ладно, — сказал я. — Считай, что я допускаю любую версию.
— Ты, конечно, можешь допускать любую версию, — не унималась Берта, — но я спорю на пятьдесят долларов против пяти, что эта девица уже нашла какую-нибудь возможность тебя закадрить.
— Ты выслушаешь меня до конца или будешь…
— Пятьдесят против пяти! — провозгласила Берта. — И учти, это деньги Берты Кул — личные, а не из текущих расходов. А я деньги терять ой как не люблю и ни за что не стала бы спорить, если бы не была уверена на сто процентов!
— Это я знаю.
— Так принимаешь пари?
— Я хотел бы поговорить о деле. Берта фыркнула.
— Конечно, это было глупо с моей стороны, — проворчала она. — Если она еще тебя не закадрила, то ты просто забрал бы деньги, а если закадрила, то чего ж тебе спорить — конечно, лучше поговорить о деле. Ладно, давай о своем деле. Чего ты хочешь?
— Я хочу, — с облегчением ответил я, — чтобы ты нашла какого-нибудь молодого офицера с этого корабля. Эти ребята такие впечатлительные, им здесь скучно, они заглядываются на женщин, и ты легко сможешь…
— Ты хочешь сказать, что они будут заглядываться на меня? — еще раз фыркнула Берта.
— Конечно, будут.
— Рехнуться можно! Меня душит смех. Ладно, поехали дальше.
— Ты должна найти такого офицера, — продолжал я, — и уговорить его расспросить солдат. Пусть возьмет пару человек себе в помощь, если это нужно.
— Да что нужно-то?
— Я хочу, чтобы он узнал, кто из них делал снимки на пляже Вайкики. И как только пленки будут проявлены и снимки отпечатаны, я хочу на них посмотреть. Каждый может написать на обороте снимков свою фамилию. Мне нужны снимки людей на пляже.
— Ты думаешь, на них будет Мириам Вудфорд?
— Если она действительно была там. Если она говорит правду, что загорала в своем замечательном купальнике и прогуливалась по пляжу, то можно спорить на что угодно — минимум человек десять ее тайком засняли.
— Это еще почему?
— А ты не замечала, какая у Мириам Вудфорд фигура? — осведомился я.
— Ну, замечала, — сказала Берта.
— Вот и солдатики тоже заметили.
— А вдруг на снимках ее не окажется?
— Вот почему, — объяснил я, — мы должны выяснить это до того, как полиция догадается сделать то же самое или узнает, что мы этим занимаемся.
— Ну что ж, — вздохнула Берта. — Ладно, завтра займусь. Я усмехнулся.
— Что-нибудь не так? — недовольно спросила она.
— Все не так.
— Господи, Дональд, ты что, хочешь, чтобы я занялась этим на ночь глядя?
Я кивнул. Берта тяжело вздохнула.
— А ведь кто-то живет себе и наслаждается жизнью! Послать бы тебя к черту с твоими выдумками или хоть понять, чего ты хочешь. Ну, допустим, мы найдем ее на фотографиях, что тогда?
Тогда мы попросим тех, кто сделал эти снимки, вспомнить, в котором часу они были на пляже.
— Во-первых, это не так просто, — возразила Берта, — а во-вторых, это не убедит полицию.
— Это уже будет не твоя забота, — успокоил ее я.
— А чья?
— Мириам, если ее к тому времени не посадят.
— Лучше уж тогда послать Мириам прямо на корабль, чтобы ребята ее опознали, — с насмешкой сказала Берта. — Она получит девяносто восемь процентов голосов. Каждый будет рваться присягнуть, что…
— Вот именно этого, — прервал ее я, — я и хочу избежать. Мне сначала нужны фотографии, тогда я сумею построить доказательство.
— Да, это логично, — неохотно согласилась Берта. — Ну ладно, попробую.
— Как себя чувствует Бикнел?
— Нормально. Пылает страстью. Ты знаешь, что тут было?
— Что?
— Он пришел ко мне в номер и сказал, что готов выложить сто тысяч долларов из собственного кармана, только бы Мириам не засудили. Он собирается нанимать адвокатов и дает нам полную свободу действий.
— Ну и что?
— Черт побери, Дональд! — вспылила Берта. — Тебя что, совсем не волнуют эти цифры?
— Да нет, почему же.
— Уж и не знаю почему! Я вижу, что ты глаз не сводишь с этой Мириам. Господи, у нее походка, как у танцующей рыбы на нересте![4]
Я усмехнулся и вышел из комнаты. Мне вслед неслось шипение Берты насчет коварных женщин и чересчур впечатлительных мужчин.
А я направился туда, где накануне вечером оставила свою машину Мицуи. Добравшись до ее скромного жилища, я поднялся по ступенькам и позвонил в дверь. Мне открыл молодой человек, тоже полугаваец-полуяпонец.
