— О, Дуг, — сказала она вместо приветствия. — Это просто ужасно.
— Что именно?
— Посмотри, что он сотворил с этой женщиной. Он работал с ней, как опытный режиссер работает с хорошей актрисой. Я уверена, что он выдрессировал ее на все сто, она вызубрила свою роль. Теперь это застенчивая, трогательная малышка. У нее такое простенькое платье! Но не беспокойся, она не забыла надеть нейлоновые чулочки и так скрестила ноги, оттянув носочки, что перед присяжными как раз открывается нужный вид.
Не слишком много, конечно. Она же так застенчива и скромна. И так мила и слаба, что ничего не может противопоставить этому большому злому миру после того, как умерла мамочка. Нужно видеть, как Карр склоняется над ней для утешения. Он это делает с такой трогательной почтительностью, как будто перед ним хрупкий цветок редчайшей красоты, а она доверчиво поднимает на него глаза, тепло улыбается и покачивает головкой.
Блестящая пантомима — адвокат о чем-то спрашивает клиентку. Его отеческая заботливость демонстрирует веру в то, что крошка несет в себе все добро мира, а ее доверчивый взгляд и покачивание головы призваны продемонстрировать, будто она не способна понять грязной корысти этих ужасных людей с противной стороны и целиком полагается на своего адвоката. Карр успокаивающе гладит ее руку, что на языке пантомимы означает: «Не беспокойтесь, дорогая, присяжные не позволят этому большому, злому, нехорошему человеку украсть ваши деньги». Проклятие! Наверное, они репетировали все утро.
— И вдобавок часть ночи, — сказал Селби. — Нельзя недооценивать Карра и технику его поведения в зале суда. Пока ты копалась в юридической литературе, пытаясь найти нужные статьи закона, Старый АБК подобрал своей клиентке подходящее платье и, наверное, пару сотен раз повторил с ней эту маленькую сценку. Сегодня он придумает что-нибудь новенькое, и завтра утром перед присяжными откроется новая картинка. Как идут дела у Беркли Стэнтона? Что он делает?
— Трудится без устали, — ответила Инес. — Старого моржа невозможно заставить сменить курс. Он залил потоком своего красноречия весь зал суда. Стоит, выпятив то, что, по его мнению, является грудью, и изрекает банальности с видом заправского заклинателя. Посмотри на присяжных. Некоторое время они взирали на него как на представителя некоего необычного вида животных, а теперь, когда Стэнтон подчеркивает какой-то важный момент, Карр направляется к своей клиентке, склоняется над ней с нежной заботой, и глаза всех присутствующих неотрывно следят за ним. Стэнтон не может удержать внимание присяжных. Какой-то интеллектуальный стриптиз. Ненавижу этого типа, будь он проклят!
— Ненависть не принесет никакой пользы твоей клиентке, — назидательно сказал Селби. — Тебе надо попытаться представить ее присяжным в наилучшем свете. Во-первых, ты неудачно ее посадила. Она смотрит на тебя и повернута спиной к присяжным. Помести ее там, где сейчас место Стэнтона. Пусть присяжные почувствуют ее спокойную уверенность. Пусть время от времени они видят ее улыбку. Она может по-матерински положить ладонь на твою руку…
— Чушь! — прервала его Инес. — Неужели ты думаешь, что Беркли Стэнтон пожелает сдвинуться со своего стула? Я уже пыталась растолковать ему, что будет лучше, если моя клиентка разместится с той стороны. Но он пожелал, чтобы присяжные видели его рожу. Будь у меня дубина, я бы вышибла из него мозги, если там, конечно, найдется, что вышибать.
Селби рассмеялся, но быстро посерьезнел.
— Ты не ответила на вопросы шерифа вчера вечером, Инес?
Ее лицо мгновенно превратилось в неподвижную маску.
— Я не могла дать ответ на поставленный им вопрос.
— Ты разговаривала по телефону с Фредом Роффом?
— Дуг, ты задаешь вопрос ради себя, для Рекса или для городской газеты под названием «Кларион»?
— Я спрашиваю ради тебя, Инес, — задумчиво ответил Селби.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу дать тебе шанс объясниться.
— Если ты услышишь ответ, то, очевидно, передашь его содержание Брэндону?
— Возможно.
— А также Сильвии Мартин?
— Не знаю.
— Ну, если не ты, так Рекс ей все расскажет.
— Вероятно.
— Никаких комментариев! — зло выпалила Инес.
— Но ты же знаешь, — настойчиво продолжал Селби, — расследуется убийство, и фактор времени очень важен, чтобы раскрыть все обстоятельства.
— Да, я понимаю.
— Чтобы ответить на важные вопросы, например о мотиве убийства, надо выяснить все, что возможно, о прошлом обвиняемого.
— Не сомневаюсь.
— Нельзя исключить, что присутствие Фреда Роффа в Мэдисон-Сити каким-то образом связано с делом о спорном наследстве.
— Никаких комментариев.
— Отказ отвечать не поможет тебе, Инес.
— Спасибо, я не нуждаюсь в помощи.
— Боюсь, это не так.
— Я предпочитаю поражение победе, если к ней приведут меня Сильвия Мартин и те сведения, которые она сможет раздобыть.
— Может, ты ухитришься получить такие сведения самостоятельно?
— Или достать материал для ее статьи?
— Почему ты так недоброжелательна к ней, Инес?
— Вовсе нет.
— Твои слова звучат именно так.
— Ну пожалуйста, пойми наконец, Дуг, — сказала она. — Сильвия использует тебя лишь как прикрытие, чтобы добыть материал для своей газеты.
— Я же не видел ее с…
— С какого времени?
— С трех часов утра.
— Твои вечера, кажется, весьма загружены, — ледяным тоном произнесла Инес.
Прежде чем Селби успел ответить, судья Фэйрбенкс вновь появился в зале, кивком пригласил присутствующих сесть, убедился, что все присяжные на месте, и взглянул на Беркли Стэнтона.
— Вы закончили свое вступительное слово?
— Я едва начал, ваша честь, — сказал Стэнтон, скривив губы в улыбке, как бы ожидая взрыва смеха после такого остроумного ответа.
Но судья Фэйрбенкс спокойно, без всяких эмоций произнес:
— В таком случае продолжайте.
Стэнтон бросил взгляд в сторону неулыбчивых присяжных. Его голос приобрел модуляции оратора, который уверен, что держит внимание аудитории так же прочно, как ученый-биолог — мотылька, приколов его иглой.
— Итак, леди и джентльмены, — загудел он, — мы намерены рассмотреть зловещие махинации Марты Отли, хитрой авантюристки, этой беспринципной интриганки, нацепившей маску преданного работника, а тем временем вводящей каплю за каплей яд в сердце завещательницы при помощи длинной цепи тщательно сфабрикованной лжи, которая…
— Минуточку, ваша честь.
В голосе Альфонса Бейкера Карра чувствовался укор, как если бы он уличал человека, совершившего святотатство под сводами храма.
— Слушаю, мистер Карр. Вы желаете заявить протест?
