можете возобновить перекрестный допрос.
– Мистер Ломакс, – улыбнулся свидетелю Мейсон, – вы обговаривали свои показания с господином заместителем окружного прокурора заранее?
– Естественно, я объяснил ему, каким должно быть его выступление, встрепенулся Карл Харлей. – В конце концов, здесь ведь не Суд Присяжных. Зачем же задавать подобные вопросы?
– Чтобы получить на них ответ, – сообщил Мейсон.
– Отвечайте на вопрос, – приказал судья Тэлфорд.
– Да, сэр, обговаривали.
– И обговаривали, в частности, схему показаний?
– Я не совсем понял вопрос, господин адвокат.
– Не рекомендовал ли вам мистер Харлей предъявить Суду во время допроса отпечатки доктора Малдена, и только. А уж на перекрестном допросе, когда я заинтересуюсь другими уликами, вы припрете меня к стенке информацией, что на фляжке найдены отпечатки пальцев моей подзащитной?
Свидетель поерзал в кресле.
– Отвечайте на вопрос! – потребовал Мейсон.
– Ваша Честь, – запротестовал Карл Харлей, – мы впустую тратим драгоценное время. Это же общепринятая практика, что и адвокаты, и обвинители, как правило, обговаривают с ключевым свидетелем стратегию его поведения на процессе, основные тезисы и характер его ответов.
– Мой вопрос несколько шире, – сказал Мейсон, – и я хотел бы получить на него ответ.
– Протест, если таковой имеет место, отклоняется, – распорядился судья Тэлфорд. – Отвечайте на вопрос, мистер Ломакс.
– В общем, дело обстояло именно так, – ответил свидетель.
– И вы пошли на это? – спросил Мейсон.
– А что мне было делать?
– Вы согласились замалчивать обнаружение отпечатков миссис Малден на фляжке до начала перекрестного допроса, а затем при первой же возможности, огорошив меня, запротоколировать этот факт. Верно?
– Ну, в принципе, верно...
– Значит, – подытожил Мейсон, – вы с предубеждением относитесь к подсудимой.
– Что вы, нет, конечно.
– Тогда, ко мне?
– Да нет же, просто я свидетель обвинения.
– Значит, вы предубеждены в пользу обвинителей?
– Мне не нравятся слово «предубежден», – заявил свидетель.
– А мне безразлично, что вам нравится, а что не нравится, – заметил Мейсон. – Я хочу установить, имея на то законное право, наличествует ли в вашей позиции элемент предубеждения. Я выясняю, не предубеждены ли вы в пользу обвинения.
– Не настолько, чтобы исказить в своих показаниях истину.
– Но настолько, чтобы вступить в заговор с прокуратурой и подстроить мне ловушку. Кабы я угодил в нее, пресса представила бы публике подсудимую в самом непривлекательном свете, нанеся громадный ущерб перспективам разбирательства.
– Но, мистер Мейсон, думаю, факты говорят сами за себя.
– О фактах я пока не говорю. Я говорю о вашем поведении, которое само по себе становится в ходе судебного разбирательства значимым фактом. Ведь вы свидетель. Если вы предубежденный свидетель, это неизбежно отразится на ваших показаниях, безразлично, сознаете вы это или нет. Итак, я спрашиваю вас: вы предубежденный свидетель?
– Я свидетель обвинения и воспринимаю себя таковым.
– Другими словами, ваше личное благополучие зависят от выступлений в роли свидетеля?
– Не совсем так.
– В свидетеля вас приглашает прокуратура?
– Да, сэр.
– Значит, ваш профессиональный успех в значительной мере предопределяется вашей готовностью сотрудничать с прокуратурой?
– В общем, да.
– А теперь скажите, какие еще отпечатки обнаружены на фляжке?
– Множество. В том числе смазанные, идентификации не поддающиеся.
– А поддающиеся идентификации, кроме уже упомянутых, имеются?
– Да, там полно, самых разных. Некоторые весьма отчетливы, но как узнать, кому они принадлежат? А...
– Среди этих других отпечатков, – прервал его Мейсон, – а я говорю только об отчетливых, были такие, которые вам удалось идентифицировать путем сравнения с другими отпечатками пальцев?
Ломакс заколебался, перевел взгляд на Карла Харлея, и, наконец, ответил:
– Да, сэр. Я идентифицировал отпечатки Раймона Кастелло, шофера и авиамеханика доктора Малдена.
– Сколько отпечатков?
– Два.
– И еще вопрос. Отпечатки Кастелло хоть в одном случае перекрывают собой отпечатки подсудимой?
– Не могу... не уверен. Они вроде бы одновременные... Трудно сказать.
– Как эксперт-криминалист вы сообщили полиции после изучения фляжки, что отпечатки, на ней обнаруженные, принадлежат доктору Малдену, Стефани Малден, Раймону Кастелло?
– Да, сэр.
– А другие отпечатки, поддающиеся идентификации, там есть?
– Да, сэр.
– Чьи же?
– Не знаю.
– Вы их сфотографировали?
– Да, сэр.
– Значит, на фляжке вы обнаружили целую серию различных отпечатков?
– Да, сэр.
– Чем вы это объясняете?
– Затрудняюсь ответить. Отчасти, видимо, атмосферными условиями, отчасти, полированной, поистине зеркальной поверхностью фляжки.
– Ответьте с предельной добросовестностью профессионала на такой вопрос: существуют ли признаки, указывающие, что Раймон Кастелло держал в руках фляжку после Стефани Малден?
– Ну... там, конечно... не могу быть уверен.
– А как вы думаете?
– Не хотелось бы говорить.
– Почему же?
– Потому что прядется поставить обвинителей в такое положение, что...
– Пусть вас не беспокоят побочные эффекты свидетельства, – заметил Мейсон. – Меня интересует правда. Как вы считаете, прикасался Раймон Кастелло к фляге после Стефани Малден?
– Не знаю.
– Если его отпечатки лежат поверх ее отпечатков, значит, прикасался?
– Ну, да.
– Так что же? Лежат его отпечатки поверх ее отпечатков?
– Что ж, на вопрос, заданный в такой форме, я вынужден буду ответить. По моему мнению, весьма вероятно, что Раймон Кастелло держал фляжку в руках после миссис Малден.
– Вы неохотно признаете это?
