Евгений Гаркушев
Жизнелюбы
Циклопические черные блоки крепости, выросшей на огромной проплешине в тайге, казалось, подпирали низкое серое небо. Тонкие ленты дорог тянулись к цитадели рефандеров со всех сторон. Но дороги были пустынны. Только по одной из них, идущей с юга, шагал высокий темноволосый человек.
Системы слежения засекли пришельца, как только он вышел из-под деревьев. Но на таком расстоянии он не представлял угрозы — даже если под одеждой его скрывался целый арсенал или какая-то из конечностей была заменена протезом из сверхмощной взрывчатки.
Когда человек подошел к крепости на расстояние в полтора километра, створки широких ворот отворились, и оттуда вынырнули две восьмиколесные бронемашины. Низко ревя мощными двигателями, они устремились к незваному визитеру. Тот остановился, поднял глаза от земли и прочел надпись над воротами, выполненную метровыми буквами: «Цивилизация для всех. Жизнь священна».
— Жизнь священна, — повторил он. — Интересы цивилизации — выше интересов личности.
Спустя минуту бронемашины остановились возле человека.
— Даниил Светлов? — раздался мелодичный, слишком мягкий и вкрадчивый голос из динамика.
Его опознали мгновенно. Аппаратура у рефандеров прекрасная.
— Да. Я хотел бы поступить на службу. Служить делу прогресса и развития цивилизации, — тихо ответил человек.
— Ваше прошение будет рассмотрено. Суставчатая механическая конечность, практически полностью идентичная «руке» рефандера, вытянулась и бесцеремонно сгребла Даниила, швырнула в грузовой отсек и притиснула сверху. Загудел, защелкал, обследуя человека в поисках скрытого оружия, рентгеновский сканер. Но ни бомб, ни спрятанных под одеждой и в теле излучателей не нашлось.
Машины помедлили немного и рванулись к крепости. Путь назад был закрыт.
В глубоком бункере, отгороженном от остальной крепости метровыми слоями стали, бетона и углеродистых полимеров, Даниил провел две недели. Допросы длились по двадцать часов в сутки. С применением новейших психотропных приборов, традиционных наркотиков, генераторов виртуальной боли, при постоянно включенном детекторе лжи.
Еще больше похудевший, осунувшийся Даниил вновь и вновь рассказывал о своем желании служить делу распространения жизни. Рубашка его пропиталась потом, он то и дело сплевывал сочащуюся из десен кровь. Пусть его не пытали на дыбе и не засовывали ноги в «испанский сапог» — когда тело пронзают судороги самой настоящей боли, трудно не стиснуть зубы до хруста, чтобы сдержать крик, не дать животным инстинктам возобладать над тобой. Кровь часто шла носом и горлом…
— Вы на самом деле хотите служить жизни? Способствовать ее распространению по всей Галактике и еще дальше?
— Да.
— Вы решили выйти из рядов сопротивления?
— Да.
— Вы хотите прекратить борьбу против нововведений на Земле?
— Хочу.
— Вы ненавидите рефандеров?
— Нет.
— Вы собираетесь причинить вред цивилизационной базе?
— Нет.
— Вас раздражают такие методы допроса?
— Да. Дайте воды.
И так — дни и ночи напролет, с краткими перерывами на введение физиологического раствора с наркотическим дурманом и беспокойный сон, во время которого Даниила часто забывали отстегнуть от кресла, которое так и хотелось назвать «пыточным».
К исходу второй недели Светлов не хотел уже ничего — и честно в этом признавался. Он не желал бороться за продвижение жизни в Галактике. Не имел цели служить Координатору. Не собирался любить или ненавидеть своих врагов. Он мечтал лишь о сне и об отдыхе. О том, чтобы его оставили в покое.
Спустя пятнадцать дней, растянувшихся то ли в недели, то ли в месяцы сплошного кошмара, его вывели из помещения для допросов и поместили в отдельной камере.
Человек с вытянутой лисьей мордочкой и поросячьими глазками — очень странное и крайне мерзкое сочетание — посетил Даниила в «жилом блоке», куда его перевели после многодневного допроса.
— Миша, — представился он. — Психолог. Работаю на этих тварей. Они мне неплохо платят. Но я их ненавижу. Проклятые жизнелюбивые термиты! Однако нужно ведь как-то существовать? Чем-то питаться? Кормить детей?
— Нужно, — бесстрастно согласился Даниил. Он валялся на тонкой синтепоновой подстилке, покрывающей холодный бетонный пол. Мебели в камере не было. — Стремление к сотрудничеству — рационально. Неприязнь к любому разумному существу вредит общему делу.
Психолог всхрюкнул.
— Пытаешься выглядеть хомо сапиенсом нового образца? Таким, какими хотят нас видеть жизнелюбы? Брось, Даже дети из инкубаторов не обладают всеми нужными рефандерам свойствами. Человеческая природа бунтует. А уж любой, кто жил на Земле до их прилета, просто не может сочувствовать этой мрази. Они ведь термиты. Животные. Да какие там животные? Гнусные жуки…
— Соображают они, однако же, лучше нас, — равнодушно откликнулся Светлов. — И доказали свое превосходство не только на словах, но и на деле. Иначе ты бы на них не работал.
— Выходит, ты их любишь больше, чем людей?
Даниил попытался взглянуть в глаза психологу, но тот мгновенно отвел взгляд.
— Я не люблю их больше, чем людей. Это было бы странно и неестественно — относиться к чужому виду лучше, чем к своему. У людей есть свои сильные стороны. Но рефандеры могут быть отличными союзниками. Я хочу работать с ними. Распространять жизнь.
Миша крякнул.
— В Тибете тебе так мозги промыли? Я слышал, последние три года ты околачивался там? Медитировал, жил в монастыре?
— Я постигал мудрость Востока четыре года, — ответил Даниил.
— И что же? Просветлился? — перебил его психолог. — Овладел искусством всепрощения?
— Нет. Но понял, что все наши обиды нелепы и нерациональны.
Психолог присел на пол рядом с узником, понизил голос до доверительного шепота.
— Слушай, Светлов, ты же был не последней фигурой в движении сопротивления. И, хочу заметить, у тебя имелись все основания для того, чтобы мстить термитам Взять хотя бы случай с твоим младшим братом, который заблудился в тайге вместе с рефандером-туристом, любителем экстремальных ощущений. Эта тварь съела его — чтобы продлить свою жизнь! Ты забыл?
— Нет, конечно. Но интеллектуальный потенциал рефандера был гораздо выше, — не поднимаясь с синтепонового тюфяка, ответил Даниил. — Он обладал навыками и знаниями, которые нельзя было терять. Его жизнь была ценнее, чем жизнь Павла.
— Но он ел его по частям! Сначала отгрыз ногу, потом другую… Потом руку! И все это время твой брат был жив!
— Самому рефандеру, думаю, было не слишком приятно питаться своим проводником. Они очень ценят жизнь — ты прекрасно это знаешь. А питаются преимущественно протеиновыми растворами. Но он пошел на это, чтобы служить делу жизни. Пересилил себя.
— Какое самопожертвование!
— А вина за то, что рефандеры так долго не могли найти своего сородича, целиком лежит на
