ниспосланным ему некогда видением. — Он остановился у решетки Гринд. Он отрезал голову петуха и перекинул ее через стену, а потом поехал назад. Но прежде чем Хермот уехал, он услышал, что петух закукарекал с той стороны.
— Значит, жизнь есть даже в мире смерти, — заключил Фарман. — Даже там, где находится Бальдр. Значит, есть шанс... Шанс исцелить мир от его болезни и вернуть в него красоту. — Он посмотрел на Шефа, предназначая свои слова для него одного: — И таким способом старые становятся юными. Не как драконы, цепляющиеся за то, что у них было. А как змеи, скидывая свою кожу. Кожу прежних верований. Старые знания умирают.
«Фарман участвовал не в одном-единственном моем видении, — подумал Шеф, — хотя я и не замечал его».
Торвин, чувствуя, что нить разговора от него ускользнула, оглядел сидящих и увидел на их лицах разнообразные выражения, от оцепенения у Хардреда до растущего интереса у Скальдфинна и сердитого несогласия у Свандис.
— Этот вопрос нужно передать на полный круг жрецов, — предложил он.
— Рано или поздно, да, — согласился Фарман.
— Но какое это имеет отношение к нашим планам? К нашим непосредственным ближайшим планам?
— На это я тебе отвечу, — отозвался Шеф. — Сдается мне, что мы можем сделать очень много разных вещей. Мы можем отправиться домой, отбросив греков со своего пути.
— Может быть, по пути еще чем-нибудь разживемся, — предложил Гудмунд.
— Мы можем войти в устье Гвадалквивира и подняться до Кордовы.
Халифа больше нет, если наши сведения верны. Наша поддержка может оказаться важной для его преемника. Думаю, что мы сможем потребовать для себя право проповедовать Путь. Покойный халиф нам бы такого не разрешил, да и любой халиф, уверенный в своей власти. А при нынешней ситуации — кто знает?
— Мы можем здорово разжиться в Кордове, — сказал Бранд Гудмунду. — Ты в ней не был, но я тебе говорю, в том налете пятнадцать лет назад Рагнарссоны только слегка поскребли поверхность.
— Но если то, что мы говорили, — правда, — продолжал Шеф, — тогда, я думаю, нам следует сделать нечто другое. Ведь мы все говорили, Ханд, Свандис и даже Фарман, что силу в этом мире дает вера. Значит, нам следует усилить самих себя и тех, кто к нам настроен дружественно или хотя бы терпимо. И мы должны разрушить веру тех, кто не дает другим вздохнуть. Кто не оставляет свободы ни Локи, ни Тору. Никому, кроме своего Единого Бога.
— И как нам это сделать? — любезно осведомился еврей Соломон.
— Во-первых, бумага. Во-вторых, агенты. Сейчас объясню...
Глава 12
С Хлитскьяльфа, сторожевой площадки богов, Аэзиры смотрели вниз на землю. Далеко внизу они видели языки пламени, напоминающие наконечники копий, видели, как собираются волки и вороны. Хеймдалль, который мог слышать, как растет трава и как ворочаются мысли в голове человека или бога, вздернул голову и, задрав бровь, повернулся к своему брату Ригу. В голове Одина прозвучала мысль: «власть уплывает из моих рук». Но Отец всего сущего не высказал свою мысль, и Хеймдалль промолчал.
— Хотел бы я знать, кто освободил его от цепей, — наконец произнес Один.
Даже Хеймдалль не знал, что это сделал Риг, потому что Риг умел скрывать свои мысли, когда хотел.
— Все со временем изнашивается, — заметил Риг. Не слишком удачный ответ тому, кто не желал признавать границ для своей власти — хотя эти границы были достаточно очевидны всем. Риг попробовал зайти с другой стороны:
— Но и семена всходят вовремя.
— О чем ты говоришь
— -рявкнул Один. — Локи вырвался на волю, Хеймдалль готов протрубить в рог, Последняя Битва богов и людей может начаться в любой момент, с огненным оружием и летающими воинами, а наши приверженцы сейчас переходят на сторону Локи. Вслед за твоим, между прочим, приверженцем.
— Ну, он пока не сменил свой амулет, — ответил Риг. — Я прошу тебя.
Отец всего сущего, вспомни, что было несколько поколений назад. Какими мы тогда были? Слабыми. Создания немногочисленных лесных бродяг и морских пиратов. Мы превращались уже в простых коббольдов и никсов. А сейчас мы стали сильными. И не благодаря жертвоприношениям в Упсале, которые отпугивали тысячу людей, а укрепляли веру у десятка. Благодаря вере и преданности.
— Ну и чем это поможет в том, что Локи освободился? И люди готовы поклоняться ему?
— Локи не всегда был плох.
Один обратил на Рига свой устрашающий единственный глаз:
— Он убил моего сына. Он лишил мир света и сделал его пустым.
Риг не боялся, но взгляд Одина трудно было выдержать. Он отвел глаза, однако продолжал говорить:
— Когда-то Локи был нашим товарищем. Если бы мы это признали, он не почувствовал бы ревности и зависти, которые заставили его взяться за омелу и обмануть Хеда.
— Он говорил нам много злого в нашем собственном доме, — вмешался Хеймдалль. — Меня он звал «чернозадым», говорил, что я раб богов, которому не разрешают спать.
— Ты никогда не спишь, — ответил Риг.
—Дело в твоем собственном сыне, — сказал Один. — В твоем сыне и приверженце, которого ты упросил меня пощадить один раз, другой. Это он освободил Локи, снова выпустил его в этот мир. Хотя он, кажется, не хочет того, чего хочет Локи. Но все равно, объясни-ка мне, почему я должен пощадить его в третий раз?
Один поднял свое копье Гунгнир, направил его на синеющее далеко внизу Внутреннее море.
— Яне прошу для него пощады, — сказал Риг. Все боги, вся дюжина собравшихся, с недоверием взглянули на своего брата. — Возьми его, если хочешь. Это будет не самый удачный новобранец для твоего Эйнхериара, Один. Бочки с медами не опустеют и десяти раз, как герои начнут ковать себе оружие, убивающее на расстоянии, и слабейшие станут сильнейшими.
Но возьми его, если хочешь. Я скажу только одно: поживем — увидим.
Может быть, если он пойдет своим путем, сильные боги станут слабыми, а боги, которые были слабы — как мы когда-то, несколько поколений назад, когда и я был почти забыт, — эти боги могут стать сильными.
«Это правда, — подумал Хеймдалль, — и не несколько поколений прошло, а меньше чем жизнь одного человека; Риг был простой тенью на краю праздника богов, недостаточно значительным, чтобы Локи над ним издевался или Один советовался с ним. Теперь же многие носят его амулет, и братья уступают ему дорогу. Как же все это вышло?» — Кто, по-твоему, станет слабым?наконец спросил Хеймдалль.
— Те боги, которые неспособны делиться властью или завоевывать сердца людей без принуждения.
— Ты подразумеваешь меня ? — с угрозой спросил Один.
— Нет, отец. Тебя никто еще не называл ревнивым богом.
Аэзиры задумались над словами своего брата. Некоторые опять стали смотреть вниз, на обширное Средиземье, на узкой каемке которого только и были у них приверженцы. Лица их стали неподвижными, как у лошадиных барышников, заметивших возможность словчить.
— Но твой сын не вернет назад моего сына.
— Есть пророчества, что после Рагнарока те, кто уцелеет, будут жить в новом веке, в лучшем мире,
