раз слышал из темноты, как Ханд ругается и дерется из-за тех своих подопечных, кого оставляли на произвол судьбы или добивали из воинского милосердия. У него не было времени и сил, чтобы вмешиваться.
На востоке уже забрезжил свет, когда Шеф повел свой арьергард по пологому склону к бастиону, захваченному передовым отрядом на одной из стен Рима, рядом с Авентинским холмом. 'Свет, — подумал король. — И прибежище. Возможность увидеть, что происходит. Перехватить инициативу, самому управлять событиями, а не просто отвечать на действия противника.
В передышке он нуждался больше, чем в пище и воде. Он нуждался в ней, как проигрывающий борец нуждается в опоре для ног'.
Взобравшись на стену, он увидел, что остатки его отряда распределяются вдоль зубцов, незащищенных изнутри, потом повернулся и подошел к краю, чтобы утренний ветерок овеял его пропотевшую рубаху.
В двух сотнях ярдов от него Эркенберт с мстительным удовлетворением сказал капитану катапультеров:
— Стреляй.
Короткое плечо коромысла упало, длинное взметнулось вверх, протащив по земле пращу и вздернув ее в своем яростном взмахе. В небо полетел не обычный круглый камень, а особый снаряд.
Стоящий у края стены Шеф увидел лишь промельк направленного на него движения. Он выбросил вперед руку, ощутил сотрясший тело удар, почувствовал, что распростерт на земле и на него навалилась какая-то масса.
Попытался отбросить ее с себя, нащупал рукой что-то тугое и липкое, отчаянно в это вцепился. Подоспевшие воины освободили его и подняли на ноги. Шеф понял, что сжимает в руках человеческие внутренности, тянущиеся из лежащего у его ног разъятого трупа. Это был арбалетчик Тримма, его мертвое лицо застыло в нечеловеческой муке.
— Они стреляют в нас нашими же мертвецами, — объяснил Бранд. — Должно быть, они знали, куда мы направляемся, и притащили большую катапульту, чтобы встретить нас. Это люди, убитые ночью.
«Снова нас опередили, — подумал Шеф. — Снова нас опередили. Я не знаю, что теперь делать».
— Мы окружены со всех сторон, — добавил Бранд. -И я не уверен, что от наших осталась хоть половина.
— Итак, поклоняясь Локи, мы ничего хорошего не добились, — с горечью сказал Торвин. Его белые одежды были разорваны и измазаны кровью.
Ночью он крушил врагов своим молотом. Он не сумел спасти Скальдфинна, павшего у акведука. Еврей Соломон исчез, и никто не знал куда. От военной коллегии Шефа осталось шесть человек: он сам, Торвин, Бранд, Хагбард. Еще были Ханд, угрюмо глядящий в землю, и Свандис. 'Ему следовало хотя бы раз за эту ночь вспомнить о ней, — подумал Шеф, -но он и этого не сделал.
Та, в чьих жилах текла кровь Рагнара, обычно сама могла позаботиться о себе. Но теперь внутри ее текла и его собственная кровь, и кровь Рига.
Почему он не был рядом с нею? У него были другие заботы'.
И остались до сих пор. Крепостную стену то и дело сотрясали удары огромных камней, выпущенных из метательных машин Эркенберта — дьякон усовершенствовал их конструкцию, Шеф разглядел это через чудом уцелевшую подзорную трубу. Мог бы и не стараться, все равно северянам сейчас нечего противопоставить его требукетам. Казалось, военный совет Шефа погрузился в апатию и отчаяние. Даже Бранд, по-видимому, помышлял лишь о том, как достойно встретить свою смерть.
'Но это неправильно, — возразил Шефу внутренний голос. — Они знают, как плохи их дела. Но они не знают, насколько плохи дела у противника.
Врагам тоже был нанесен немалый урон, во время пожара и обстрела из дротикометов, в бесчисленных ночных стычках. Считалось аксиомой тактики, что тяжеловооруженных всадников нельзя использовать в ближнем бою ночью, когда слишком велики напрасные потери среди этих умелых и ценных воинов. Однако именно так и поступил император. Армия Пути теперь лишилась своих боевых машин, вот и все. Но когда-то они умели сражаться и без машин. Еще не все потеряно'.
Взгляд Шефа упал на длинные жерди, которые кто-то сложил у парапета. А он и не знал, что их несут с собой, если бы увидел — запретил бы. Но раз уж они здесь... Да, вот и Толман, прячется за зубцом, невольно втягивая голову в плечи каждый раз, когда каменная кладка сотрясается от нового удара.
Шеф поднялся, постарался придать лицу бодрое и веселое выражение.
Подошел к испуганному ребенку.
— Подумываешь о полете? — начал он. — Наверху будет безопасней, чем здесь. Поднимись-ка в воздух и разведай, что задумал неприятель. Квикка!
Распакуй тюки и собери змея. А где твой зуб, укусил что-то твердое?
Бывшие рабы переглянулись и принялись натягивать холсты на жерди.
Рабами они пробыли дольше, чем свободными, и рабские привычки вернулись к ним без промедления.
— Он уже забыл, что ударил тебя, — уголком рта прошептал один из них Квикке. — А пацан совсем напуган.
— Помолчи и привяжи этот трош, — ответил Квикка. Он сомневался, что все хозяева рано или поздно оказываются одинаковыми. Квикка устремил взгляд на свой амулет, знак принадлежности к касте летающих людей.
Хозяин или нет, но король делал то, что до него не делал никто.
Через несколько минут Толман забрался внутрь конструкции, которую шесть человек держали у края стены. Ветер усиливался, и змей возвышался над прилегающим валом на добрых сорок футов. Отсюда был прекрасно виден полукруг машин и людей, осаждающих северян снаружи, но Шеф хотел, чтобы Толман заглянул в невидимую зону, ведь атака наверняка начнется с внутренней стороны стены, из города.
— Мы быстренько тебя поднимем и спустим, как только ты махнешь рукой, — повторил король. — Постарайся не задерживаться.
Испуганнное личико кивнуло, стартовики подняли змея на вытянутых руках, чтобы поймать ветер, мгновенье подождали и разом выбросили его вверх с края стены. Змей стал падать, и Шеф заметил, что ветер у стены завихряется. Затем начался подъем, моряки вытравливали толстый основной трос и тонкие тросы управления, едва ли нужные теперь, когда Толман уже так ловко научился работать боковыми крылышками. Шеф восхищался искусностью мальчика, ровно ведущего змея вверх и в подветренную сторону. У самого короля лучший полет длился считанные минуты. Однажды, когда наступит мир, он научится летать лучше.
— Они по-прежнему показывают свои фокусы, — сказал император своему новому папе, Петру II, который в миру звался Эркенбертом. Они стояли среди развалин ризницы, много лет назад разрушенной маврами. Святое Копье, как всегда, покоилось на левой руке императора, в зажиме рядом с лямкой щита.
Позади четыре рыцаря Грааля охраняли реликвию и реющее над ней знамя.
Все это находилось далеко в тылу, но не из-за страха смерти, а из опасения, что святыни могут попасть в руки язычников. «Я больше не буду оставаться в тьму», — подумал Бруно. Ярость начинала переполнять его. Враги бросают вызов не только императору, но и самому Спасителю, Его Церкви и Его земным святыням. Язычники добрались уже до Священного города, находились почти на расстоянии выстрела от стены Леонины и Базилики святого Петра, самого сердца христианской веры. Сегодня с этим должно быть покончено.
— Если они попробуют еще раз, у меня тоже есть в запасе фокус, — отозвался Эркенберт. — Но они уже опускают змея. К счастью для себя.
— Что ты разглядел? — спросил Шеф.
Мальчик отвечал прямо из седла, не стараясь выбраться.
— Внутрь от стены стоят пехотинцы в доспехах, вон там, — он показал рукой. — Примерно две или
