— Не слушай его! Он сумасшедший!
— Разумеется, — ответил Лито. — Когда в сумасшествии есть своя система, то это — гениальность.
— Сиона, ты это понимаешь? — спросил Айдахо. Какой он жалобный голос гхолы.
— Она понимает, — ответил Лито. — Это по-человечески, повергать свою душу в кризис, которого не предвидел. Это путь, по которому всегда идут люди. Монео под конец это понял.
— Хотелось бы мне, чтоб он поскорее умер! — голос Сионы.
— Я — Расчлененный Бог и вы не можете собрать меня в единое целое, сказал Лито. — Данкан! По-моему, из всех моих Данканов, я ОДОБРЯЮ тебя больше всего.
— ОДОБРЯЕШЬ? — что-то от прежней ярости опять прорезалось в голосе Айдахо.
— Есть магия в моем ОДОБРЕНИИ, — сказал Лито. — В волшебном мироздании все возможно над твоей жизнью будет довлеть гибель Оракула, а не моя. А теперь, видя причудливые формы таинств, попросишь ли ты, чтобы я их развеял? Я бы хотел это только усилить.
ДРУГИЕ внутри Лито начали заново себя утверждать. Он начал терять свое место среди них, потому что терялась та общность взаимоподчиненного множества, на которую опиралось его собственное 'я'. Они заговорили языком постоянных «ЕСЛИ». «Если бы только…», «если бы мы всего лишь…». Он хотел окликнуть их, чтобы они замолчали.
— Только дураки предпочитают прошлое!
Лито не знал, выкрикнул он это на самом деле или только мысленно. В ответ наступила мгновенная внутренняя тишина, соответствующая внешней тишине и он почувствовал, что некоторые нити его прежнего 'я' до сих пор не повреждены. Он попытался заговорить и понял, что у него это действительно получается, когда Айдахо сказал:
— Слушай, он старается нам что-то сказать.
— Не бойтесь икшианцев, — проговорил Лито, сам услышав, что голос его звучит. — Они способны делать машины, но они больше не способны сделать АРАФЕЛ. Я знаю. Я там был.
Он умолк, чтобы собраться с силами, но чувствовал, что его энергия иссякает, как он ни старается ее удержать. И опять внутри него поднялась разноголосица — голоса умоляющие и кричащие.
— Прекратите это дураковаляние! — окликнул он их — или подумал, что окликнул.
Айдахо и Сиона услышали только задыхающееся шипение. Вскоре Сиона сказала:
— По-моему, он мертв. — А все считали, будто он бессмертен, — сказал Айдахо.
— Ты знаешь, что говорит Устная История? — спросила Сиона. Если ты хочешь бессмертия, тогда отрицай форму. Любая конкретная форма — это смерть. Вне формы СУЩЕСТВУЕТ бесформенное, бессмертное.
— Это звучит слишком похоже на НЕГО, — обвинил Айдахо.
— По-моему, да, — сказала она.
— Что он имел ввиду, говоря о твоих потомках… о том, что они спрячутся и нельзя будет их найти? — спросил Айдахо.
— Он создал новый вид мимезиса, — сказала она, — новую биологическую имитацию. Он понимал, чего он достиг. Он не способен был увидеть меня среди своих будущих.
— Кто ты? — спросил Айдахо.
— Я — новые Атридесы.
— Атридесы! — в голосе Айдахо прозвучало проклятие.
Сиона поглядела на распадающуюся тушу, которая некогда была Лито Атридесом II… и чем-то еще. Это НЕЧТО ЕЩЕ слезало прочь слабыми струйками голубого дымка, источавшими сильнейший запах меланжа. Лужицы голубой жидкости образовывались в скалах под тающей тушей. Только слабые смутные очертания того, что когда-то могло напоминать человека разрушенные пенящиеся розовости, кусочек красного — кости, на которых, возможно, формировались щеки и лоб…
Сиона сказала:
— Я отличаюсь от него, но, все равно я — то же самое, кем был он.
Айдахо проговорил сдавленным шепотом:
— Предки, все из…
— Все множество — во мне, но я иду среди них безмолвно, никто меня не видит. Старые образы ушли, только самая суть остается, чтобы освещать Золотую Тропу.
Она повернулась и взяла холодные руки Айдахо в свои. Она осторожно вывела его из пещеры на свет, где все еще болталась веревка, свисающая с Барьерной Стены, где их ждали перепуганные Музейные Свободные.
«Жалкий материал для созидания нового мироздания», — подумала она, -'оно и они должны будут пойти в дело. Айдахо требует мягкого соблазнения, заботы, из которой, ВОЗМОЖНО, появится любовь.?
Когда она поглядела вниз на реку, туда, где поток вырывался из рукотворного ущелья и растекался по зеленым землям, она увидела, как ветер с юга гонит в их направлении темные облака.
Айдахо убрал руки из ее рук, но, вроде бы, присмирел.
— Контролеры погоды становятся все ненадежнее, — сказал он. Монео считал, что это работа Космического Союза.
— Насчет такого мой отец редко ошибался, — сказала она. — Ты должен будешь в этом разобраться.
В Айдахо внезапно вспыхнула память о серебряных кусочках песчаной форели, убегающих с тела Лито в реку.
— Я слышала Червя, — сказала Сиона. — Рыбословши последуют за тобой, а не за мной.
И опять Айдахо ощутил это искушение, испытанное им на обряде Сиайнока.
— Еще посмотрим, — сказал он. Он повернулся и поглядел на Сиону. -Что он имел ввиду, когда говорил, что икшианцы не способны сотворить арафел?
— Ты не прочел всех его дневников, — сказала она. — Я покажу их тебе, когда мы вернемся в Туоно.
— Но, что это такое арафел?
— Облака Тьмы святого страшного суда. Старая история. Ты найдешь все это в моих дневниках.
Глава 52
Выдержка из тайного резюме Хади Бенота об открытиях в Дар-эс-Балате: Здесь предлагается доклад Меньшинства. Мы, разумеется, подчинимся решению Большинства. Для дневников из Дар-эс-Балата необходимы тщательный отбор предназначенного к публикации, редактирование и цензура, но наши доводы должны быть услышаны. Мы понимаем какие интересы Святой Церкви здесь затронуты, не забываем и о политических опасностях. Мы солидарны с желанием Церкви, чтобы Ракис и Святой Заповедник Расчлененного Бога не стали «аттракционом для глазеющих туристов».
Однако, теперь, когда все эти дневники находятся в наших руках, когда их подлинность подтверждена и они переведены, проступает ясная форма 'Проекта «Атридесы». Поскольку Бене Джессерит специально развил во мне способность понимать моих предков, я испытываю естественное желание приобщиться к обнаруженной нами модели — которая не просто отражает путь от Дюны до Арракиса и обратно к Дюне, а затем до Ракиса.
Интересы истории и науки должны быть соблюдены. Дневники проливают новый свет на наше собрание личных воспоминаний и биографий с Дней Данкана, и Сторожевой Библии. Мы не можем оставить без внимания такие привычные клятвы, как: «Клянусь тысячью сыновей Айдахо!» и «Клянусь девятью дочерьми Сионы!» В свете открывшегося из этих дневников приобретает новое значение устойчивый культ сестры Чинаэ. И, разумеется, церковная характеристика Иуды-Найлы заслуживает тщательной переоценки.
