последнюю РАЗНОГОЛОСИЦУ, когда разделившиеся кусочки его личности будут цепляться за утрачиваемый контроль над икшианским устройством, записывающим его дневники? Способна ли она почувствовать щемящее молчание, которое последует за этим ужасным расчленением?
— Владыка, они бы использовали это знание против Тебя, если бы я им рассказала.
— Ты им скажешь?
— Разумеется, нет! — она медленно покачала головой.
Зачем он принял это ужасное превращение? Неужели нет выхода?
Вскоре она проговорила:
— Этот аппарат, записывающий Твои мысли, нельзя ли его настроить на…
— На миллион меня? На миллиард? На еще большее количество? Моя дорогая Хви, ни одна из этих капель сознания не будет истинным мной.
Ее глаза заволокло слезами. Она моргнула и глубоко вздохнула. Лито узнал в этом упражнении бенеджессеритский метод обретения внутреннего спокойствия.
— Владыка, Ты меня ужасно напугал.
— И ты не понимаешь, почему я это сделал.
— Могу ли я это понять?
— О, да. Понять это могли бы многие. Что люди делают с таким пониманием — уже другой вопрос.
— Научишь ли Ты меня, что делать?
— Ты уже знаешь.
Она безмолвно это приняла, затем сказала:
— Это что-то, что надо сделать с твоей религией. Я это чувствую.
Лито улыбнулся.
— Я почти все могу простить твоим икшианским хозяевам, за то, что они преподнесли мне тебя, такой драгоценный дар. Проси и дастся тебе.
Она качнулась вперед на своей подушке, наклоняясь к нему.
— Расскажи мне о внутренних механизмах работы твоей религии.
— Ты достаточно скоро все обо мне узнаешь, Хви. Обещаю. Просто помни, что солнцепоклонники среди наших примитивных предков не так уж далеко сбивались с пути.
— Солнце… поклонники? — она качнулась назад.
— Солнце, контролирующее всякое движение, но которого нельзя коснуться. Такое солнце является смертью.
— Твоей… смертью?
— Всякая религия вращается подобно планете вокруг своего солнца, энергию которого она обязана использовать и от которого зависит само ее существование.
Ее голос стал почти шепотом:
— Что ты видишь В СВОЕМ СОЛНЦЕ, Владыка?
— Мироздание со многими окошечками, через которые я могу подглядывать. Что открывается в окне, то я и вижу.
— Будущее?
— Мироздание в корне своем безвременно и, отсюда, содержит все времена и все будущие.
— Понятно. Значит, Ты воистину разглядел то, что это… — она указала на длинное сегментированное тело, — предотвратит.
— И этого понимания тебе достаточно, чтобы проникнуться верой в святость — хотя бы на малую долю — того, чем я стал? — спросил он.
Она смогла лишь кивнуть.
— Если ты все это разделишь со мной, то, предупреждаю тебя, это будет ужасное бремя, — проговорил он.
— Сделает ли это твою ношу легче, Владыка?
— Не менее весомой, но ее легче будет принимать.
— Тогда я разделю это с Тобой. Только скажи мне, Владыка. — Пока еще нет, Хви. Ты должна проявить немного терпения. Она со вздохом подавила разочарование.
— Вот только мой Данкан Айдахо становится все неугомоннее, — сказал Лито. — Я должен разобраться с ним.
Она оглянулась, но никто в палату не вошел.
— Ты хочешь, чтобы я сейчас удалилась?
— Я бы хотел, чтоб ты никогда меня не покидала.
Она пристально поглядела на него, отметив — с какой же напряженностью он ее созерцает! — и голодная пустота его взгляда наполнила ее печалью.
— Владыка, почему Ты МНЕ рассказываешь свои секреты? — Сам я не решился бы просить тебя стать невестой Бога. Ее глаза широко и потрясенно раскрылись.
— Не отвечай, — сказал он.
Едва двинув головой, она окинула взглядом всю скрытую тенями длину его тела.
— Не ищи тех частей меня, которых больше не существует, сказал он. -Некоторые формы физической близости для меня уже недоступны.
Она опять внимательно посмотрела на его утопленное в чужеродной плоти лицо, заметила, как розова кожа его щек, и насколько же впечатляюще ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ оно кажется в этом чужеродном обрамлении.
— Если ты захочешь иметь детей, — сказал он, — я буду просить лишь, чтобы ты позволила мне самому выбрать их отца. Я еще ни о чем тебя не попросил.
Голос ее был еле слышен.
— Владыка, я не знаю, что…
— Скоро я вернусь в Твердыню, — сказал Лито. — Ты отправишься туда со мной, и мы поговорим. Там я расскажу тебе о том, что я предотвращаю.
— Я напугана, Владыка, напугана больше, чем когда-либо думала, что смогу быть напугана.
— Не бойся меня. Я не могу быть иначе, как нежным с моей Хви. Что до прочих опасностей, мои Рыбословши заслонят тебя от них своими телами. Они не осмелятся допустить, чтобы у тебя хоть волос с головы упал!
Хви, поднявшаяся на ноги, вся дрожала.
Лито увидел, как глубоко подействовали на нее его слова, от этого ему стало больно. В глазах Хви блестели слезы. Она крепко стиснула руки, чтобы унять их дрожь. Он знал, что она по своей воле последует в Твердыню. Неважно, о чем он попросит, ее ответ будет таким же, как ответ Рыбословш: — Да, Владыка.
И Лито вдруг понял, что, если бы она могла обменяться с ним местами, принять на себя его ношу, то она бы это предложила. То, что она не могла это сделать, делало ее боль еще горше. Ее высокая разумность происходила от проникновенной чуткости, и без гедонистических слабостей Молки. Она была устрашающа в своем совершенстве. Все в ней снова и снова убеждало в том, что она — именно тот тип женщины, которую, если бы ему удалось превратиться в нормального мужчину, он пожелал бы (НЕТ! ПОТРЕБОВАЛ БЫ!) себе в супруги.
И икшианцы это знали.
— Теперь оставь меня, — прошептал он.
Глава 28
Я для моих подданных — и отец, и мать. Мне знаком экстаз рождения и экстаз смерти, мне уже ведомо то, что вы еще должны усвоить. Не скитался ли я, одурманенный, через космос очертаний? Да! Я
