— Ты ее любишь?
— Глубже, чем любой мужчина когда-либо любил женщину.
— Ну, а как она? Она тебя…
— Она испытывает… притягивающее сострадание, желание быть вместе со мной, отдать мне все, что может. Такова ее природа.
Айдахо подавил отвращение.
— Монео прав. В тлейлаксанские байки поверят.
— Таково одно из последствий.
— И ты все еще хочешь… скрестить меня с Сионой!
— Ты знаешь мои желания. Выбор я оставляю Тебе. — Что это за женщина, Найла?
— Ты встретил Найлу! Славно.
— Она и Сиона ведут себя как сестры. Эта глыба! Что здесь происходит, Лито?
— А что бы ты хотел, чтоб происходило? И какое это имеет значение?
— Я никогда не встречал такой зверюги! Она напоминает мне о Звере Раббани. Никогда не догадаешься, что она женщина, если бы не…
— Ты встречался с ней прежде, — сказал Лито. — Ты знаешь ее, как Друга.
Айдахо воззрился на него в мгновенно наступившем молчании хоронящийся зверек, учуявший ястреба.
— Значит, ты не доверяешь, — проговорил Айдахо.
— Доверяю? Что такое доверие?
«Момент подходит», — подумал Лито. Ему было видно, как формируются мысли Айдахо.
— Доверие — это то, что сопутствует присяге на верность, — сказал Айдахо.
— Как, например, доверие между тобой и мной? — спросил Лито.
Губы Айдахо тронула горькая улыбка.
— Так вот, что ты делаешь с Хви Нори? Брак, присяга…
— Хви и я, мы уже доверяем друг другу.
— Ты доверяешь мне, Лито?
— Если мне нельзя доверять Данкану Айдахо, значит мне нельзя доверять никому.
— А если я не могу Тебе доверять?
— Тогда мне Тебя жаль.
На Айдахо это подействовало почти как физический шок. Глаза его широко раскрылись, в них засветились незаданные требовательные вопросы. Он хотел доверять. Он хотел той магии, которая никогда больше не наступит вновь.
Айдахо заметил, что его мысли потекли теперь по причудливому пути.
— Тем, кто в приемной, нас слышно? — спросил он.
— Нет, — «но мои дневники слышат».
— Монео был в ярости. Это было видно всякому. Но вышел он отсюда смиренней ягненка.
— Монео аристократ. Он женат на долге, на ответственности. Когда ему напоминаешь об этом, его гнев угасает.
— Вот как, значит ты его контролируешь? — спросил Айдахо.
— Он сам себя контролирует, — проговорил Лито, припоминая, как Монео кидал на него взгляды, пока делал свои заметки — не ради того, чтобы его успокоили, но чтобы ему напомнили о его чувстве долга.
— Нет, — проговорил Айдахо. — Он себя не контролирует. ты это делаешь.
— Монео запер себя в прошлом. Этого я с ним не делал.
— Но он аристократ… Атридес.
Лито припомнил черты стареющего Монео и подумал, насколько неизбежно, что аристократ отказывается выполнить свою последнюю обязанность — отойти в сторону и раствориться в истории. Его следовало бы отодвинуть — и он бы отодвинулся. Ни один аристократ никогда не мог преодолеть требования перемен.
Айдахо не закрыл тему.
— А ТЫ аристократ, Лито?
Лито улыбнулся.
— Внутри меня умирает аристократ из аристократов, — и при этом подумал: 'Привилегия становится высокомерием. Высокомерие ведет к несправедливости. А это сеет семена разрушения?
— Может быть меня не будет на твоей свадьбе, — сказал Айдахо.
— Я никогда не воспринимал себя, как аристократа.
— Но ты был аристократом. ты был самым, что ни на есть аристократом меча.
— Пол был лучше, — ответил Айдахо.
Лито проговорил голосом Муад Диба:
— Потому что ты меня научил!
И вернулся к своему обычному голосу:
— У аристократа есть тяжкая обязанность — учить, и порой, на жестоком примере. Подумал: 'Гордость своим происхождением ведет к обедненности, к слабостям внутриродового скрещивания. Открывается дорога для кичливости богатством и благоустройством. Входит нувориш, приходит к власти, как это сделали Харконнены на спинах древних режимов?
Столь неуклонны повторения подобного цикла, что, подумалось Лито, стоило бы уже кому-нибудь подразобраться, как подобная программа уходит корнями в незапамятно давние модели обеспечения выживания рода — в модели, которые человечество давно переросло, но которые еще крепко в нем сидят. Лито подумал, что при такой неуклонности повторения цикла пора было бы кому-нибудь разобраться в стародавней модели обеспечения выживания рода, которую человечество давно переросло, но которая все еще крепко в нем сидит.
'Но нет, мы все еще несем в себе те ненужные сорняки, которые я должен выполоть.?
— Есть ли где-нибудь передовая граница? — спросил Айдахо. — Есть ли где-нибудь опасная граница, куда бы я мог отправиться и никогда больше не быть частью этого?
— Если и нет никакой границы, ты должен помочь мне сотворить ее, сказал Лито. — Нет такого места, куда бы ты мог удалиться, чтобы нельзя было последовать за тобой и найти.
— Значит, ты не дашь мне удалиться.
— Удались, если хочешь. Другие ты уже пробовали это сделать. Говорю Тебе, нет границы, нет места, где спрятаться. Как раз сейчас, как это было много-много лет назад, человечество похоже на одноклеточных животных, склеенное друг с другом клеем опасности.
— Никаких новых планет? Никаких незнакомых…
— О, мы растем, но не делимся.
— Потому что ты держишь нас вместе! — обвинил он.
— Не знаю, сумеешь ли ты понять это, Данкан, но граница есть. Но, если есть любой вид границы, тогда лежащее позади Тебя не может быть важнее лежащего впереди.
— Ты прошлое!
— Нет, это Монео прошлое. Он скор в возведении традиционных аристократических барьеров против всех границ. ты должен понять силу этих барьеров. Они не только отгораживают планеты и землю на этих планетах, они отгораживают идеи. Они подавляют перемены.
— Это ты подавляешь перемены!
«Он не отступает», — подумал Лито. — 'Еще одна попытка.?
— Самая верная примета существования аристократии — барьеры, возведенные против перемен, занавесы — железные, стальные, каменные, из любого материала — но не пропускающие новое, непохожее.
— Я знаю, что где-то должна быть граница мира, — проговорил Айдахо. -Ты ее прячешь.
— Я не прячу никаких границ. Я хочу границ! Я хочу неожиданностей!
«Сперва Данканы прут напролом», — подумал Лито. — 'А доперев, останавливаются перед открытой дверью.?
